Победители сильных(Сборник исторических повестей)
Шрифт:
Гарпаг принес ребенка к жене и рассказал все, что случилось. Жена встревожилась, задумалась.
Убить ребенка! Поднимется ли на это рука? Но ослушаться царя — Гарпагу ждать смерти. Все знали, что Астиаг жестоко наказывает за ослушание.
— Как же ты намерен поступить, Гарпаг?
— Не так, как повелел мне царь, — ответил Гарпаг. — Пускай он гневается, неистовствует, я не приму на себя такого злодеяния. Я не хочу губить младенца. Астиаг уже стар, а наследника у него нет. После его смерти власть перейдет к его дочери, — так разве она простит меня? Если ребенку суждено
Пастух Митридат
Высокие горы, заросшие лесом, поднимались над Экбатанами. В горах среди вековых деревьев и густых зарослей водилось много зверей. Волки, львы и медведи бродили там, преследуя добычу. Дикие кабаны подходили к самым деревням, вытаптывали посевы.
В горных долинах, обильных пастбищами, пастухи пасли многочисленные царские стада. Там, среди скалистых уступов, в зеленой тени дубов и буков, ютились хижины пастухов. Там жил пастух Митридат, к нему-то и послал Гарпаг слугу с приказом немедленно явиться.
Митридат явился.
— Слушай внимательно, Митридат, — сказал Гарпаг, стараясь не глядеть ему в лицо. — Царь приказывает тебе взять этого ребенка, положить его на самой дикой горе, чтобы он погиб как можно скорее. Царь велел сказать тебе, если ты не погубишь ребенка, а сохранишь его живым, то он казнит тебя мучительной казнью. Запомни. Мне приказано проверить, как ты выполнишь царский приказ.
Пастух побледнел. Ребенок, одетый в золотом шитые одежды, весь, как сверкающая рыбка, барахтался в корзине и громко плакал. Он требовал, чтобы его взяли на руки, чтобы его накормили.
Не поднимая глаз, Гарпаг передал Митридату корзину с ребенком. Пастух молча взял ребенка и в раздумье отправился к себе в горы.
У Митридата была жена, царская рабыня. Ее звали Спако, что по-мидийски означает «собака». В этом имени не было ничего унизительного, потому что мидяне считали собаку священным животным.
Спако сама ждала ребенка. Она должна была родить как раз в тот день, когда Митридата позвали к Гарпагу. И день этот был полон тревог и волнений. Спако волновалась за мужа — зачем позвали его в Экбатаны? Может, не угодил чем-нибудь царю, и тогда жди беды. А Митридат тревожился за жену — как оставить ее в такую трудную минуту? Но, раз приказывают, — приходится оставить.
Митридат спешил домой. Ребенок то умолкал, то снова принимался кричать. Смуглый и розовый, как персик, созревший под южным солнцем, он беспомощно тянулся к Митридату. И пастух отворачивался: он не мог смотреть на мальчика, которого должен был погубить.
Жена лежала в постели, когда Митридат, еле переводя дух от быстрой ходьбы, переступил порог хижины.
— Зачем так внезапно позвал тебя Гарпаг? — тревожно и нетерпеливо спросила она.
Митридат оставил корзину у порога, прикрыв ее расшитым покрывалом. Сел у постели жены и все рассказал ей.
— Я пришел в город. И не пожелаю никому того, что я там увидел и услышал! Когда я со страхом вошел в дом Гарпага, там все плакали. Вижу: лежит младенец среди покоев, плачет, кричит. Гарпаг, как только увидел меня, сейчас же велел взять ребенка и бросить на самой дикой горе. Я взял ребенка и понес. А как вынес из дома, там все заплакали еще громче. Я ничего не могу понять. Сначала думал, что это ребенок какой-нибудь служанки. Но в то же время удивительно мне было, что он весь в золоте. А когда я вышел из дома, тут мне слуги все потихоньку и рассказали. Этот мальчик — сын царской дочери Манданы, и сам царь Астиаг приказал умертвить младенца. А теперь гляди — вот он!
Митридат поставил корзину около постели жены и поднял покрывало. Жена, увидев ребенка, такого здорового и красивого, со слезами обняла колени мужа.
— Нет, нет, не бросай его! Прошу тебя, не губи младенца!
— Но как же мне быть? — возразил Митридат. — Ведь Гарпаг пришлет своих соглядатаев, они увидят, что я его приказания не выполнил, и тогда я погибну жестокой смертью!
— Нет, не погибнешь. Ты скажешь им, что младенца растерзали звери. А мы возьмем его себе и будем растить как сына.
— А куда же мы денем ребенка, который родится у нас?
— Признаюсь тебе, — печально ответила Спако, — ребенок у меня уже родился… но родился мертвым. Вот и возьми его и отнеси на гору, пускай они придут и посмотрят, если уж надо обязательно показать, что ребенок выброшен и погублен. Наш сынок будет погребен в царской гробнице. А сына Манданы мы вырастим как родное дитя. Так мертвый будет похоронен, а живой останется жить. И мы не сделаем злого дела, и ты не будешь наказан!
Митридат молчал, удрученный горем. Он ждал сына, а сын его мертв. Но совет жены был разумен. «Может, сами боги сжалились над нами и послали нам другого ребенка вместо своего?» — подумал Митридат. Он тут же передал жене сына Манданы. Спако с любовью приняла его в свои теплые руки и стала кормить. А Митридат одел своего мертвого ребенка в царские одежды, положил его в корзину, накрыл расшитым покрывалом и отнес на дикую гору, где только: одни звери прокладывают свои тропы.
На третий день пастух снова отправился в город. Он пришел к Гарпагу и сказал, что его приказ выполнен.
Гарпаг мрачно выслушал его. Ему было жаль мальчика. Лишь одно немного утешало Гарпага — все-таки не его рука убила ребенка.
Желая удостовериться, что приказ Астиага действительно выполнен, он послал с Митридатом надежных слуг, чтобы они собственными глазами убедились в этом.
Слуги принесли маленькое мертвое тело. И Гарпаг похоронил его в царской усыпальнице.
А сын Манданы, дочери царя, остался в семье пастуха.
Так, по свидетельству древнего историка Геродота, началась жизнь персидского царя Кира.
Дед и внук
Прошло десять лет. Спако души не чаяла в своем приемном сыне. Пастухи дали ему другое имя, оставшееся до сих пор неизвестным. Никто и не знал, что сын этот приемный. И сам мальчик, конечно, не знал. Он любил Спако и Митридата, слушался их и уважал как родителей.
Как только мальчик подрос, пастух стал брать его с собой в долины пасти царские стада.