Победы и беды России
Шрифт:
Михаил Михайлович ответил, что в таком случае придется считать «антисемитами» почти всех виднейших мыслителей и писателей России, ибо они высказывали — пусть и не столь развернуто и резко — в общем то же самое, что и Розанов. И не следует все же забывать, добавил Михаил Михайлович, что евреи распяли Христа.
Мне пришлось опять-таки выразить недоумение из-за его слов «почти все виднейшие», ибо мне тогда казалось, что дело обстоит противоположным образом. Но Михаил Михайлович возразил, что многое замалчивается или вообще не публикуется — в чем я позднее убедился, читая, как говорится, «без купюр» не только Достоевского, но и Толстого, а также И. Аксакова и К. Леонтьева, Чехова и Блока, С. Булгакова и Флоренского, Карсавина и Лосева, Пришвина и М. Булгакова и т. д. (к ним, разумеется, следует присоединить и их иностранных коллег — от Шекспира до Томаса Вулфа, от Канта до Хайдеггера).
Словом, мне стало
Впоследствии я познакомился с замечательно верным заключением одного из крупнейших еврейских идеологов XX века — Владимира Жаботинского (в его статье, впервые опубликованной девяносто лет назад, в 1909 году): «…можно попасть в антисемиты за одно слово „еврей“ или за самый невинный отзыв о еврейских особенностях. Я помню, как одного очень милого и справедливого господина объявили юдофобом за то, что он прочел непочтительный доклад о литературной величине Надсона (сейчас то же самое происходит с теми, кто „непочтительно“ говорит о „величине“ И. Бродского. — В. К.)… евреев превратили в какое-то запретное табу… в конце концов, создается такое впечатление, будто и самое имя «еврей» есть непечатное слово, которое надо пореже произносить». [166]
166
1. Владимир (Зеев) Жаботинский. Избранное. Иерусалим. СПб., 1992. С. 74–75.
Но вернемся к М. М. Бахтину. Без всякого преувеличения скажу, что тогда, в 1962 году, Михаил Михайлович был единственным в мире человеком, который мог убедить меня изменить давно, с 1940-х годов, внедрившееся в мое сознание представление об этом «предмете» — и убедить даже не какими-либо аргументами, а самой своей личностью (кстати сказать, об этом совершившемся во мне именно тогда, в 1962 году, под бахтинским воздействием изменении могут свидетельствовать многие близко знавшие меня в то время люди).
И теперешнее — говоря без обиняков, высосанное из пальца — «обвинение» Михаила Михайловича в приверженности еврейству и иудаизму — «обвинение», которое занимает очень существенное место в сочинении Н.К. Бонецкой, — стало возможным только по «цензурным» причинам. Ибо в бахтинских текстах никак не выразилось отношение их автора к пресловутой «проблеме».
Предвижу, что рассказанное мною побудит определенные круги людей к «критике» по адресу М. М. Бахтина. Предвидеть это нетрудно потому, что в последние годы можно было наблюдать, как в этих кругах менялось отношение к поначалу встреченному с восторгом утверждению самого высокого статуса таких деятелей русской культуры, как П. А. Флоренский, Л. П. Карсавин, А. Ф. Лосев, М. А. Булгаков и другие. По мере того как осваивалось их наследие, становилось известно, что они воспринимали пресловутый «еврейский вопрос» не так, как «положено», и их начали обвинять в «антисемитизме». Слово это в его истинном смысле означает принципиальное и, так сказать, априорное неприятие евреев как таковых, как этноса (что, безусловно, и безнравственно, и просто неразумно), но сие слово сплошь и рядом употребляют по адресу людей, которые критически высказывались о тех или иных конкретных действиях и суждениях лиц еврейского происхождения, и приписывать им ненависть к целому этносу — грубейшая клевета.
Насколько несостоятелен такой подход к делу, явствует хотя бы из следующего. Литератор М. Золотоносов, избравший «профессией» разоблачение «антисемитов», издал недавно книжку, в которой попытался «доказать», что Михаилу Булгакову был присущ-де «элементарный антисемитизм, разрушающий ту „оптимизированную“ биографию Булгакова (неправомерно сближенную с Идеалом), которая внедрилась в общественное сознание». [167] Но далее, увлекшись своим обличительным пафосом, Золотоносов обнаруживает «антисемитизм» и у еврея О. Э. Мандельштама (там же)!
167
2. Золотоносов М. «Мастер и Маргарита» как путеводитель по субкультуре русского антисемитизма (СРА) — СПб., 1995. С. 10.
Или другой весьма выразительный пример. В 1980 году были изданы воспоминания известного драматурга Александра Гладкова (автора очаровательной пьесы «Давным-давно») о Борисе Пастернаке, где цитировалось его рассуждение о евреях, в котором поэт, в частности, утверждал: «…я считаю самым большим благом для еврейства полную ассимиляцию». [168]
168
3. См.: Гладков Александр. Театр. Воспоминания и размышления. М., 1980. С. 431; он же: Поздние вечера. Воспоминания, статьи, заметки. М., 1986. С. 151.
В заключение решусь высказать предположение о том, почему Н. К. Бонецкая прямо-таки яростно обрушилась на М. М. Бахтина — вернее, прежде всего и главным образом на его книгу о Рабле. Для этого необходимо вернуться к истории ее издания.
Тридцать семь лет назад мне удалось подготовить достаточно весомый «аргумент» в пользу издания этой книги — письмо под названием «Книга, нужная людям», которое согласились подписать председатель Союза писателей СССР К. А. Федин, академик-секретарь Отделения литературы и языка АН СССР В. В. Виноградов и переводчик Рабле Н. М. Любимов. Я вручил это письмо давно знакомому мне заместителю главного редактора «Литературной газеты» А. С. Тертеряну, 23 июня 1962 года оно было опубликовано, и уже 30 июня редакция литературоведения и критики издательства «Художественная литература» (ему и было непосредственно адресовано письмо) обратилась к М. М. Бахтину с просьбой «немедленно» прислать рукопись книги о Рабле. [169]
169
4. См. подробное документированное описание всего этого в комментарии Н. А. Панькова в ДКХ. 1997, № 1. С. 166–186.
Однако затем заместитель главного редактора издательства, «курировавший» именно редакцию литературоведения и критики, категорически выступил против издания книги, заявив в частности, что «в ней одна латынь да порнография». [170]
И в продолжение более года этому литчиновнику удалось задерживать продвижение книги. Но 2 августа 1963 года я в очередной раз «прорвался» к труднодоступному Федину, и в довольно курьезных обстоятельствах он подписал приготовленное мною весьма резкое письмо к директору издательства «Художественная литература». [171]
170
5. См. воспоминания титульного редактора книги, С.Л. Лейбович. «Д. К. X.». 1997, № 1.С. 145.
171
6. См. об этом: «Д. К. X.». 1992, № 1. С. 118–119 и 1997, № 1. С. 171; «Д. К. X.». 1998, № 1. С. 141.
23 августа с М. М. Бахтиным был наконец заключен договор (подразумевающий немедленную выплату 25 % гонорара), и «зам. главного» теперь уже не мог помешать выходу книги — то есть достаточно влиятельный литчиновник неожиданно потерпел поражение… [172]
И решусь предположить, что глубинная психологическая «основа» нынешнего сочинения Н. К. Бонецкой, «отвергающего» книгу о Рабле, — давнее поражение того самого литчиновника, ибо это был ее родной отец — К. И. Бонецкий…
172
Стоит отметить, что имелся еще один литчиновник, возражавший против издания трудов М. М. Бахтина, — директор издательства «Советский писатель» Н. В. Лесючевский. Но тут, насколько известно, была «веская» причина: во время ареста Михаила Михайловича, в конце 1920-х годов, Лесючевский сотрудничал с Ленинградским ГПУ.
Между прочим, его «образ» как бы присутствует в сочинении дочери — в явно выпадающем из общего стиля и тона ее статьи рассказе о некоем человеке, который (цитирую): «к книге о Рабле… питает брезгливое отвращение»… И хотя он сам «не прочитал» эту книгу (С. Л. Лейбович в цитированных воспоминаниях отмечает, что К. И. Бонецкий только «знал» о «Рабле» от других людей) и был «совершенно далек от понимания Бахтина, его реакция на „Рабле“ была здоровой и верной не только в нравственном отношении, но и в чисто духовном». [173]
173
Впоследствии она вошла в качестве раздела во второй том моего сочинения «Судьба России: вчера, сегодня, завтра» (М., Воениздат, 1997. С. 62–69).