Побег аферистки
Шрифт:
— Конечно, знаем. Хорошо, я уверена, что ощущения, которые сейчас в вас преобладают, приведут к восстановлению памяти. Поэтому не вижу препятствий к тому, чтобы подсказать правильный ответ. Вы работали в школе, библиотекаршей.
— А-а…
— Разочаровались?
— Нет, это мне подходит.
— На сегодня хватит. Скоро вас переведут в общую палату, врач разрешит видеться с посетителями, тогда к вам придут родные, друзья, а с их помощью вы полностью восстановитесь. Выздоравливайте!
— До свидания, — больная провела глазами врача, посмотрела на присоединенную к руке капельницу и закрыла глаза, чтобы поспать.
Психотерапевт покинула палату и энергично зашла в ординаторскую. Здесь оказалось пусто. Жаль, а ей хотелось поговорить с лечащим хирургом, сказать ему о своих впечатлениях от консультированной. Просто теперь придется больше написать в анамнезе. Женщина управилась с этим, назначив традиционные для такого случая лекарства, а потом, недолго посомневавшись, прибавила ноофен и витамины в таблетках. Наконец подчеркнула, что больная сохранила некоторые каналы памяти, а следовательно, по психогенным показателям ей рекомендовано слышать рассказы о своем прошлом, видеться с коллегами, друзьями, что поспособствует ускоренному достижению положительного эффекта. Причем где-то дня за два до того, как разрешить посещения, врач рекомендовала дать ей на ознакомление личные вещи. В комплексе это поможет больной адаптироваться к нынешнему состоянию, а затем начать обратной процесс — восстановление забытого с помощью живого общения.
6
Имя, которое назвала психотерапевт, начало свое восстановительное влияние — оставшись наедине, девушка несколько раз произнесла его по слогам, прислушиваясь, напоминает ли оно ей что-нибудь и что конкретно. Да, оно не было чужим, и это уже хорошо. А конкретика… Нет, не приходила.
Она даже не знала, кем была та девушка, с которой они познакомились в такое роковое время, как эта поездка. Но что-то же ей помнится? Да. Еще до того, как она провалилась в темноту, не ту, что подступала уже на улице, а раньше — ну, значит, до травмы и до аварии, чувствовала какую-то обязанность, дрожащую и радостную. И кажется, была она объята страхом, во всяком случае вот теперь, когда размышляет о тех событиях, то насквозь пронимается именно страхом. И как они оказались на улице? Говорят, что выпали из кабины спустя мгновение после столкновенья. Почему? Значит, кто-то кого-то вытолкал или выволок оттуда. Но их в кабине было всего двое, и живой осталась именно она, причем пребывала в беспамятстве, в таком, что могла только двигаться, больше ничего. Ею, безусловно, владело что-то более высокое, чем стремление к жизни, что-то, чем она была проникнута глубже, чем инстинктом самосохранения. Поэтому самопроизвольно совершила слабую попытку изменить положение, которое тогда сложилось. Спасалась или спасала? Убегала или, наоборот, спешила к кому-то на помощь?
Слышится ее собственный плач над погибшей… Тогда она еще все знала — плакала недаром, знала по кому! Вероятно, не сама травма, а понимание этой сверхчеловеческой потери доконало ее и привело к тому, что сознание отказалось воспринимать действительность, поэтому избегает любой ретроспекции, лишь бы не сравнивать, что было и что есть сейчас. Вернее: что было и чего не стало. Вот бы получить хоть какой-то знак о себе той, уходящей вдаль, бывшей…
Девушка вспомнила слова врача-психотерапевта, что через несколько дней разрешат ее посещать. К чему она больше стремится: чтобы ее узнавали или чтобы отказались узнавать? Почему-то ей это небезразлично! Но почему такое вообще приходит в голову? Проблема типа «или». Она ощущала, что когда-то была хорошим знатоком таких проблем, где были сомнения и выбор: или. Так вот, в таком случае лучше пойти по третьей дорожке: повернуть события так, чтобы самой выбирать узнавать или нет тех, кто придет ее навестить. А то и вообще контролировать посещения. Да, надо быстрее выздоравливать, дорогая, нечего здесь разлеживаться!
А получить знак от самой себя вполне возможно. Это очень просто. Ведь при ней должны были быть какие-то вещи, иначе откуда врачи знают ее имя.
Девушка нажала кнопку вызова медсестры. Та появилась минут через десять.
— Что случилось? — и, увидев, что пациентка улыбается с извиняющимся видом, дала волю раздражению: — Насело какое-то нетерпение среди рабочего дня или как?
— Да, именно или как, — чрезвычайно мило и непосредственно подтвердила больная, будто совсем не замечая недовольства медсестры, чем нейтрализовала и досаду, и неучтивость. И очень непосредственно, по-детски созналась: — Я хочу увидеть свои вещи. Психоаналитик сказала, что мне это полезно. Вы можете выполнить мою приватную просьбу и принести их из хранилища? Очень прошу как лучшую девушку в этих стенах!
Пристыженная этим чрезвычайно доверчивым тоном, «лучшая девушка в этих стенах» поколебалась, но уже было видно, что только для видимости.
— Немного не вовремя, у нас много работы, — пробубнила она, а потом, будто спохватившись, спросила: — А вы уже видели себя в зеркало?
— Себя? В зеркало? — озабоченно переспросила больная. — Почему это вас беспокоит? А-а, некрасивые бинты, синяки на физии… Подожди, подруга, итак: некрасивые бинты, синяки на лице… — промолвила уже без шуток и официального обращения на «вы».
Недавно такое уже где-то было. Такое у нее было… Да, да, со швами, спрятанными под косынкой или прической, надо было что-то делать: или идти к бабке-травнице, или ехать на море. Девушка растерялась и помрачнела, что-то выныривало из омутов ее памяти и снова туда проваливалось, и так быстро, что она не успевала ухватить те мысли или образы, хоть бы на миг за кончик хвоста.
— Ты обиделась? — участливо наклонилась к ней медсестра, изменяя отношение к больной на доброжелательное и дружеское. — Не сокрушайся, хотя, к сожалению, проблемы с лицом у тех, кто попадает в наше отделение черепно-мозговых травм, не редкость. Но ты осталась живой! Это главное. А при выписке здесь порекомендуют лучших пластических хирургов, которые тебе запросто помогут.
— Нет, все хорошо. Как тебя зовут?
— Лидия Антоновна, тебе можно — просто Лида, — отрекомендовалась медсестра.
— Ну а мое имя здесь все лучше меня знают. Да? — Лида неловко улыбнулась, пожала плечом, дескать, приходится. Пациентка продолжила: — Принеси мои вещи, Лида, — в ее голосе звенело что-то такое привлекательное и вместе с тем настойчивое, что не позволяло отказать в просьбе и в случае камнепада. — Ведь хранилище под вечер закроется, да?
— Сейчас принесу, но предупреждаю — персонал отделения не несет ответственности за сохранность вещей, находящихся в палате.
— А что, были случаи? Я же здесь одна!
— Но на днях тебя переведут в общую палату.
— Не волнуйся, — бодро сказала больная. — Что-то сообразим.
Просмотр дорожной сумки не произвел на больную значительного впечатления, она увидела там подержанные вещи и совсем новые, только что купленные, но это ничего не прибавило к сведениям о прошлом. Ни как носила их, ни как покупала — она не помнила. Очень смутно ей виделось, словно со стороны, как она их примеряла, но нет, как ни старалась, как ни насиловала воображение, однако ничего конкретного на его фоне не прорисовалось. Зато вспомнилось, и девушка даже задрожала от этого, что уезжала откуда-то спешно, в нервном смятении. Почему? Что происходило тогда с ней или вокруг нее? К чему она готовилась?
Взялась за ридикюль, раскрыла его, достала бумаги, свои документы. О! Тут кое-что было. Во-первых, понятно, почему она среагировала на напоминание, невольно вырвавшееся у Лиды, медсестры: пластический хирург, зеркало. Снова всего лишь на уровне ощущений восстановились в ней переживания о красных шрамах и своя озабоченность этим. Оказывается, в ее жизни уже была пластическая операция. А вот и справка о пребывании в клинике, выписка из истории болезни, рекомендации участковому терапевту о дальнейшем лечении и наблюдении прооперированной. Значит, она ехала из Киева! А сопоставление дат, проставленных на документах, с датой аварии дало и разгадку о спешке при отъезде со столицы: ее выписали из больницы, и она перед отходом поезда наскоро пробежалась по магазинам, впопыхах делая покупки, — торопилась не опоздать с отъездом.