Побег из ада
Шрифт:
— Что вы хотите этим сказать, Антон Павлович?
— Я хочу сказать, что фирма «Ратмир», очевидно, очень дружит с нефтяными и водочными — да-да, водочными — королями и корольками с гор. А еще… еще прочитайте вот это, Юлия Сергеевна.
Я взяла протянутую мне бумагу и прочитала: Шкапенко Андрей Богданович… такого-то года рождения. Родился в Николаеве… так… а вот это уже интереснее. С 1991 года является активным членом украинской националистской ультраправой организации УНА УНСО. Той самой, чьи боевики устраивали теракты на Украине.
Той самой,
Той самой, чьи боевики участвовали в первой чеченской войне на стороне сепаратистов из Ичкерии.
В этой войне принимал участие и Андрей Богданович Шкапенко. Санкция на его арест вот-вот должна была быть выдана прокуратурой, для этого достаточно было команды из правительства Тарасовской области, чьи спецслужбы плотно занимались Шкапом последние два года. С того момента, как он поступил на работу в фирму «Ратмир».
Его уже арестовывали. В Волгограде три года назад. Но отпустили через двое суток за отсутствием состава преступления. Вероятно, это позорное решение было вынесено в полном соответствии с печальным и отчаянно веселым анекдотом:
— Подсудимый, вы признаете свою вину?
— Нэт.
— Последний раз спрашиваю: подсудимый, вы признаете свою вину?
Подсудимый:
— Нэт. (Сует судье пачку долларов.)
Судья, бодрым голосом:
— Самый последний раз спрашиваю: подсудимый, вы признаетесь в совершении инкриминируемого вам преступления?
— Нэт.
— Ну-у… как говорится, на «нет» и суда нет.
Произошло то, чего я никак не ожидала, но смутно угадывала: под миролюбивым и обаятельным покровом добродушного «бегемота» скрывался волк. Хищный, дикий, давно познавший вкус крови. И хоть он уже был мертв и я не успела почувствовать на себе хватку его челюстей, все равно — стало жутко. Видно, все-таки есть люди, которых не могу сразу раскусить и я — со всем своим опытом работы во внешней разведке.
— Где эта запись? — глухо спросила я.
Когда я уходила от Калитина, было уже поздно. Я была нестерпимо голодна, но впечатление от увиденного, услышанного и прочитанного напрочь перекрывало негодующее требование желудка.
Я не знала, как завтра смотреть в глаза Салихову.
…Конечно, сейчас во мне говорила только женщина. Обыкновенная, в чем-то сентиментальная и ранимая, в чем-то слабая. Завтра, перед Ринатом Ильдаровичем, я стану прежней Багирой — хладнокровной, циничной, просчитывающей каждый свой шаг. А сегодня можно не сдерживаться, ощущая в горле сухой нервный комок…
Я пришла «домой», механически сварила себе суп из нескольких картошек и двух кубиков «Галлины Бланки». Хватит. Нужно отдохнуть. Завтра предстоит тяжелый день, и Багира должна быть совершенно в норме.
Но все-таки мне не забыть того, чему мне сегодня пришлось стать заочным свидетелем. Несмотря на то что многим моим знакомым казалось, что у меня вместо нервов система металлической арматуры, как в железобетонном блоке, я по натуре легко ранимый и чуткий человек.
…В эту ночь я долго не могла заснуть. Перед глазами мелькали то кадры видеопленки, за которую кто-то заплатил своей жизнью. То изуродованное лицо Шкапенко, размазанное об асфальт автостоянки. То серьезное — сугубо положительное, как говорят в таких случаях обыватели — лицо моего нового начальника Рината Ильдаровича Салихова. Который вполне мог оказаться таким же исчадием ада, каким был его главный телохранитель Андрей Шкапенко. Бывший член УНА УНСО. Бывший прочеченский боевик. Убийца.
А я все еще не могла уразуметь этого. Этот человек обладал каким-то магнетическим, волшебным обаянием, так странно сочетающимся с его откровенно простецкой внешностью деревенского увальня.
Но у дьявола много лиц.
…А иногда все словно задергивалось багровой пеленой, словно опускали театральный занавес, и в складках тьмы медленно проступало — необычайно зримо и выпукло — страшное коричневое лицо человека, которому еще не исполнилось и двадцати.
Лицо Саши Путинцева.
И завтра его похороны.
Глава 5 Подвал смерти
…Шатающаяся фигура буквально вывалилась из подъезда и потащилась по грязно-серому снегу, тонким просвечивающим слоем укутавшему стылую ноябрьскую землю. Несколько раз споткнулась и упала.
Пить надо меньше.
Перебравший со спиртным мужик поднялся с земли и, счищая с давно не бритого подбородка грязь, сдавленно забормотал под нос:
— Щас приду… опять накинется, сука… с кем п-пил… с кем кур-рил… жаба… цейлонская… а сколько градусов в том, что ты п-пил… а? Спросит… точно. А-а… а откуда мне зы-зы… зынать, сколько градусов… она же… когда пьет ч-чай горячий… не сует туда этот самый… термометр… корррова!!
Он снова упал, на этот раз куда основательнее, потому что больно ушиб бок и подняться смог только через несколько минут.
— Ну… это как же так? — промычал незадачливый выпивоха. — Я иду д-домой… а м-меня не пускает… н-да… нннезадача!
Очевидно, силы совсем оставили беднягу, потому что он с трудом доковылял до лавочки у подъезда, соседнего с тем, из которого он так триумфально вывалился несколько минут назад.
На лавочке было уютно. Мужик прилег и, проникшись торжественностью момента, завел вполголоса песню:
— И вновь пррродолжается б-бой… и ссе…. и серрбу… тревожно в груди… и Боря такой м-молодой… и полный пи… п-пистон впереди!
В окно высунулась чья-то голова и пообещала певцу все жизненные блага в совершенно неправдоподобном объеме, если новоявленный Карузо немедленно не заткнется.
Мужик сконфуженно замолчал, ворча, что ему зажимают гражданские свободы и перекрывают кислород гласности.
Подмораживало. Лавка больше не могла служить надежным пристанищем, а жизненных сил у несчастного отнюдь не прибавилось: вероятно, все они уходили на зимнее отопление организма.