Побег из Рая
Шрифт:
На смене сегодня была Тележинская И. Н. и поэтому возможность попасть в прогулочный дворик была минимальной из-за нежелания медсестры мёрзнуть с нами на улице.
— Ирина Николаевна, давайте пойдем на прогулку. Вон, другие отделения вышли и гуляют, а мы всё сидим, — прошу её я.
– Давайте выйдем! Что здесь сидеть! — поддержал меня здоровенный гигант Власов и больные из разных палат.
— Какая прогулка? Сейчас телевизор будем смотреть! — распорядилась медсестра и, не поленившись, начала обходить палаты, выгоняя в столовую лежебок и даже больных из надзорки.
— Видите,
— Ирина Николаевна, вы требуете от нас соблюдения режима и распорядка дня, а сами нарушаете. С трёх часов положена прогулка, а не просмотр телевизора, — не отступаю я, отложив в сторону книгу о Северном полюсе.
— Успокойся и не мути. Смотри, люди хотят смотреть телевизор, а тебе прогулку давай, — ответила она с издевкой, не скрывая своего превосходства.
— На прогулку! На прогулку! — требовали собравшиеся.
— Разойдитесь по палатам или идите в столовую! — приказала медсестра.
— Что это за больница? — возмущался Власов.
— Разбить бы вдребезги этот телевизор! — не сдержался я.
Прогулка так и не состоялась. На следующий день меня вызвали к врачу. В кабинете были мой лечащий врач Фукалов и, не обращавшая на меня внимания, продолжавшая что-то писать за своим столом Л. Н. Биссирова.
— Саша, ты — здоровый человек… — Врач запнулся и поправил себя, — ты здоровый в том смысле, что числишься в отделении как сознательный и сохранный больной. Мы, врачи, идём тебе на уступки, разрешили тебе с братом иметь магнитофон и быть вместе, ты не получаешь никаких лекарств и за всё это, вместо того, чтобы поддержать порядок в отделении, ты дезорганизовываешь его.
— Это неправда. Я соблюдаю режим и распорядок в больнице, — оправдывался я.
— Ты вчера поднял бунт. И с кем? С этими подонками и уголовниками, ведь им только и нужна причина, чтобы начать беспорядок, — прекратив писать, сказала Биссирова.
— Что вы! Какой бунт? Все отделения вчера на прогулку вышли, кроме нашего и мы просили об этом Ирину Николаевну.
— А желание разбить телевизор? — строго спросила Биссирова.
— Четвёртый год ты уже сидишь. Это немалый срок. Пора тебе и о выписке думать, так что веди себя лучше, — спокойно попросил меня мой врач Фукалов.
Вечером меня вызвали в процедурный кабинет.
— За что это тебя? — удивилась заступившая на смену медсестра, держа в руке шприц с пятью кубиками аминазина. Большинство медсестёр в отделении относились ко мне хорошо, благодаря их ходатайству назначенный мне курс — 24 укола был снижен до десяти. Дни потянулись как в тумане.
— Ты что не работаешь? Нужно работать! — вошла, улыбаясь, навестить меня в палату Тележинская. — Зря ты просишь врачей, чтобы получать меньше аминазина, это такое полезное лекарство, только его курсами нужно проходить, иначе никакого толку от него не будет, понял?
Сестра-хозяйка сказала мне по секрету, что я должен продолжать работать, иначе врач назначит дополнительное лечение. После четырёх дней инъекций аминазин стал плохо рассасываться и я таскал за собой горячую грелку, прикладывая её к больному месту, и кряхтя, другой рукой гладил халаты или таскал тюки белья в прачку. Эти мучительные десять дней мне показались вечностью и мир стал нереальным, серым, обреченным на смертные муки.
Подошло время комиссии. От уколов аминазина я отошёл и мир для меня снова начал наполнятся солнечными лучами. Профессор пообещал нас выписать этой зимой и мы с Мишей видели себя в мечтах уже приближавшимися к Северному Ледовитому океану ближайшей осенью.
— Разглаживай складки на рукавах халатов, — подсказала мне Васильевна, сестра-хозяйка, вернув только что выглаженные, — профессор не любит, когда у него на халате и у присутствующих на рукавах складки.
— Какая ему разница? — ворчал я, — наверное тоже «гонит» по своему.
— Гонит? — улыбнулась Васильевна. — Ещё как! Зачем ему нужно на обед за шестьдесят километров в ресторан ездить в Советск? Что, у нас в Черняховске нет места, где можно хорошо покушать или там лучше готовят?
— Выписали! — не веря в случившееся, проходя мимо радостно сообщает Иван Вудич, бывший милиционер. Трудно было поверить, что этот пожилой человек приятный в общении, никому не доставлявший никаких неприятностей, убеждавший прибалтов во время споров в своём патриотизме психически болен. Суть его преступлений заключалась в том, что он женился и, прожив недолго, убивал свою жену, потом скрывался по поддельным документам и снова женился и… убивал и так четыре (!) раза. Я не понимал почему медперсонал отделения симпатизирует ему и теперь поздравляет его с выпиской. Четыре года лечения за четыре убийства по их мнению было вполне достаточно. Я хорошо помнил случай, когда у него пропал котёнок и Иван плакал, как ребёнок, а медсёстры утешали его. Следующим вышел косоглазый мужик Нудко .Повезло ему, выписали — два трупа (!!)… и полтора года лечения. Отошел от галоперидола антисоветчик и зачинщик бунта в больнице Димка Шапоренко. Выписал профессор его через шесть (!!!) лет, в надежде, что больной не будет больше писать и распространять недозволенные листовки.
Следующий — я, а за мной — Миша. Все члены комиссии сидят в халатах, наглаженных без стрелок на рукавах, как у профессора.
— Так, значит за границу ходил, — глядя на меня сказал профессор. — Не ходи больше, это очень опасно, застрелить могут. Иди, свободен.
Мне было очень приятно в этот момент осознать, что позади остался самый трудный мой путь к освобождению. В палату зашел брат мрачный, как туча.
— Не выписал!?! Не выписал, говорю тебе! — раздражённо, слегка заикаясь, сообщил он, — даже ни о чём меня расспрашивать не стал, с просил о здоровье, вот и всё.
Мне было очень обидно за брата и я считал, что если не выписали нас вместе, то он должен быть выписан первым и я решил обязательно попасть на приём врачу. Перед самым отбоем в палату к нам зашел Димка Шапоренко и под большим секретом поведал, что узнал у медсёстер о выписке одного Миши, а меня на лето оставили.
На другой день меня принял врач. В кабинете была только Биссирова.
— Лидия Николаевна, — начал я, — вы знаете, что профессор нас двоих обещал выписать, а выписал только одного. Почему?