Побег из Рая

Шатравка Александр Иванович

Топоры. Так лежали топоры До поры…

Из сумасшедшего дома я отпросился домой — перетаскать матери уголь. Меня отпустили до семи вечера. Побыв дома, сделав что надо для матушки, вечером я разбросал около центрального универмага листовки и кнопками приклеил штук сто в людных местах. Пришёл в дурдом к семи вечера. Через три недели явились КГБисты и вызвали меня в кабинет заведующего Шахтинского ПНД Тысячной .Все были в штатском. Сунули мне в нос мою листовку и спросили:

— Твоя работа?

Вышли они на меня по известным стихам Зэка „Топоры“,

препираться не имело смысла, я выпучил только глаза и заорал, как идиот, на всех:

— Какого человека загубили! Но ничего, он обронил знамя борьбы, а мы понесём его дальше!

Суд состоялся первого октября 1985 года: семь лет лишения свободы с конфискацией имущества.

12 марта 1992 года я вышел на свободу. Валентин Зэка навсегда остался в ГУЛАГе».

Так вспоминал события тех лет друг поэта Валентин Антропов.

* * *

Здесь нет цветов и нет родных берез, Сто тысяч раз поэтами воспетых, Зато есть тундра, вьюги и мороз И сонм людей, голодных и раздетых. Здесь есть простор для тюрем и для вьюг, А для людей нет света и простора, И жизнь за этот заполярный круг В цветах и счастье явится не скоро. Здесь солнце светит только иногда. Свисает ночь над тундрой омраченной. В ночи холодной строит города Бесправный раб — советский заключенный. Отсюда каждый мыслит, как уйти, И воли ждет, как розового чуда… Сюда ведут широкие пути И очень узкие — отсюда. Валентин ЗК, 1955

Много лет назад, в Америке, я получил письмо из Советского Союза, от незнакомого мне человека, художника из Новошахтинска, Рамонова Алексея. В своём письме он кратко излагал, что совершенно случайно нашел мой адрес и что ему удалось отыскать могилу поэта.

«О Валентине Соколове я знал ещё давно — из передач западного радио, — писал Алексей Рамонов, — но тогда сквозь рёв шумогенераторов было трудно понять что-либо конкретно. Я знал, что этот поэт жил в этом городе, где живу я, и умер в местной психбольнице 7 ноября 1982 года. Первое, что мне пришло в голову, — начать поиски могилы поэта на кладбище. Я исходил наше городское кладбище вдоль и поперёк в надежде отыскать крест или дощечку со знакомой мне фамилией, но все мои попытки оказались напрасными. Тогда я стал опрашивать разного рода людей, пока мне не указали на человека по фамилии Була Владимир Иванович, который частенько попадает на лечение в психбольницу и был к тому же соседом по дому Соколова, где жила Ксения.

Владимира Булу я застал пьяного в дым.

— Сможете ли вы показать мне могилу Валентина Соколова? — спросил я.

— В любое время дня и ночи, — ответил он.

— Вы же многим копали могилы, так почему вы запомнили именно могилу Соколова? — поинтересовался я.

— Многие — это многие, а Валентин Соколов был не такой, как все. Этот человек не простой, в нем что-то было, чего у других не бывает, — ответил Була.

Приехали на кладбище. Була говорит, что могила у третьей дороги, в то время как я только две насчитал, — так я думаю: пьяный же он, так пусть будет для него три. Однако Була оказался прав, едва заметная на самом краю кладбища третья дорога пересекала его поперёк. Небольшой

холмик, заросший бурьяном, без всякой таблички, а вокруг ограда других могил со звездочками, а рядом — бок о бок с холмиком Валентина — могила милиционера. Действительно, получается вечный заключенный, как когда-то о Соколове отозвался его солагерник писатель Синявский. Сейчас я могилу в порядок привёл и организую сбор средств, чтобы памятник поставить.

Родился Валентин Петрович 24 августа 1927 года в городе Лихославль Калининской области. По окончанию школы он поступил в институт стали имени Сталина.

После отбытия срока он попадает волей судьбы в небольшой скучный шахтерский город Новошахтинск, где он познакомился с женщиной по имени Ксения, которая работала в комбинате шахты имени Горького уборщицей. На работу бывшего зека нигде не принимали, и лишь с большим трудом Ксения помогла ему устроиться на свою шахту. В этот период времени Валентин ведет замкнутый образ жизни, не заводит никаких лишних знакомств и совсем не употребляет спиртного.

В августе 1958 года Соколова снова осудят на десять лет.

Освободившись в 1968 году, Валентин Петрович снова приехал в Новошахтинск и поселился опять у Ксении, у которой к этому времени подрастала дочка Женя. В течение следующих двух лет Валентин работает на той же самой шахте им. Горького, где работал до ареста. По воспоминаниям Жени, Валентин много писал по ночам: однажды к нему кто-то приезжал из его старых знакомых солагерников. Целую ночь напролёт они о чем-то крепко спорили и читали друг другу стихи.

В 1970 году — снова арест, на этот раз Соколова уже осудили по сфабрикованному делу. Срок дали небольшой — похоже сделано это было для острастки, чтоб не забывал Соколов, что здесь на свободе он временный гость. Первый раз Валентин Петрович попадает в новошахтинскую больницу в том же 1971 году пьяный и с перерезанными венами. Дежурил в тот злополучный день в больнице Лисоченко Ефимович Владимир. При встречи со мной он рассказывал о Соколове, каким тот при жизни был:

— Это был отпетый уголовник, откровенная мерзость. Этот Соколов говорил мне тогда, что он — борец за свободу, что красных нужно ставить к стенке. Он мне пытался и читать свои дилетантские стихи, ну, я его тогда продержал пару неделек в больнице и выписал с диагнозом психопатия».

* * *

Я план курил, пил водку, резал вены… Я жить хотел, но жизнь не шла ко мне… Вокруг меня тесней сдвигались стены, И надзиратель царствовал в стране. Он страшен был… На морде протокольной Клеймо цинизма шлепнула тюрьма… Мне было жутко, холодно и больно. Я план курил, чтоб не сойти с ума. 1954 г., 3 л/о**

«В октябре 1972 года Соколов был арестован за злостное хулиганство и приговорен к пяти годам. Арестовывал Валентина участковый милиционер по фамилии Шахов, который прямо заявил:

— Так, Валентин, ты у нас больше за „политика“ не пройдёшь, будешь теперь сидеть по уголовному делу.

Пытались на следствии обвинить Валентина Петровича в краже каких-то духовых инструментов, но, видать что-то не получилось, и ограничились обвинением в каком-то злостном хулиганстве. Вскоре после этого дела участковый Шахов продвинулся резко по служебной лестнице и стал начальником новошахтинской милиции, затем, управляя машиной в нетрезвом виде, Шахов сбил насмерть человека и в наказание за это был переведен в другой город, но на ту же должность.