Побег от ствола судьбы на горе жизни и смерти
Шрифт:
– Вы понимаете, что видите сон, и что вы делаете?
– Когда как. Успокаиваю себя, а главное – начинаю все вокруг рассматривать. Очень ведь любопытно поозираться в дебрях собственного сознания, или там подсознания…
– А руководить сном, творить его на заказ?
– Н-не умею, не пробовал активно. Или тотчас просыпаюсь… Мне нравится чувство полета, но во-первых, я не умею вызывать его искусственно, а во-вторых – в этом случае я не способен идентифицировать сон, все думаю, что это наяву… Еще компьютеры снятся в последнее время.
– Сны ваши сугубо урбанистичны, или все же в них есть природа?…
Коррада терзал Гека своими вопросами еще минут пятнадцать, но объясняться не спешил. Пометок письменных не делал никаких, видимо надеясь на тренированную
– Торопитесь?
– Нисколько, чисто машинально глянул…
– Ничего на свете не происходит случайно, даже так называемое машинальное действие или движение… Вы назовете мне свое настоящее имя?
– Простите?…
– Вы странный человек, Джерри. Только что вы поведали о себе вещи, которые куда как сильнее и глубже проясняют вас как личность, нежели ваши попытки остаться инкогнито. Имя – пустой звук, но то, что наполняет ваш разум, – это и есть вы. О, я нисколько не покушаюсь на чужую частную и общественную жизнь, но ваш чек скажет мне и ваше имя. Или вы употребите подставных лиц?
– Вы правы, и во многом, профессор. А мое подлинное имя вы узнаете из чека. Надеюсь, вы извините меня за маленькую и безобидную хитрость. Ведь я не знал вас и даже был несколько насторожен.
– Настолько насторожены, что даже о своем главном деле, о фирме рассказывали изумительно расплывчато.
– Разве? Мне кажется, что я был достаточно подробен…
– Это вам только кажется, Джерри. Под такой подробный рассказ можно подвести любую форму деятельности, от благотворительного религиозного фонда до мафии включительно. Тем более что вы, кажется, итальянец?…
Последние слова Коррада произнес по-итальянски. Гек мгновенно, как будто только этого и ждал, перешел на сицилийский диалект.
– Так же, как и вы, профессор, но к мафии все-таки не имею ни малейшего отношения.
Коррада вновь перешел на бабилос:
– А выговор у вас как раз подходящий. Мне, знаете ли, нет дела до профессии моих клиентов. Я ученый и врач, моя область – личные, а не социальные заболевания. Мафия же, как я считаю, болезнь социальная…
– Знаете, профессор, мне довольно долго довелось жить на Сицилии, но никогда и ни от кого я не слышал там о мафии. И вообще это дурацкая социальная выдумка полиции и журналистов.
– Даже так? И на Сицилии вы не слышали, и здесь ее нет… А взрывы, автоматные очереди, разборки, кровь, отрезанные головы возле перуанского посольства – это тоже выдумки дураков-журналистов?
– И разборки, и кровь – все это имеет место. Но давайте разберемся. Вот на Сицилии… Я вас не очень…
– Я на часы не гляжу и вас не тороплю. Продолжайте…
– На Сицилии мне, по долгу службы, довелось общаться с людьми, у которых были проблемы юридического толка, как раз по линии так называемой мафиозной деятельности. Были среди них неплохие люди, встречались и мерзавцы, но никто из них не был и не считал себя мафиози. Человек из сицилийской глубинки, а Сицилия – даже в Палермо – это провинция для европейски-провинциальной Италии, испокон веку привык, что пришельцы с севера и мавританского юга облапошат и унизят его, не моргнув и глазом. Ни закон его не защитит, ни карабинер. Вот и рождается из недр народной жизни собственный обычай, уклад и порядок. А его носитель и хранитель – тот же крестьянин, сосед, родственник. И лупара для них сотню лет была наилучшим адвокатом. А посторонний человек, прокурор или журналист, смотрит на эту жизнь сквозь призму собственных заблуждений и обычаев. Муссолини поперевешал и замучил тысячи этих несчастных «мафиози», но народ остался, Сицилия осталась. Стало быть, сохранились и возродились обычаи, которые недоумки, не говорящие подчас даже на северном итальянском, называют мафией. Я в ближайшем будущем собираюсь туда съездить, хочу повидать одного из своих знакомых, столько лет не виделись. Он теперь на пенсии вероятно, если еще жив, но очень, очень умный был и душевный старик, я только сейчас стал это понимать. И знаменитый сицилийский дух, кстати, похоже, вот-вот выветрится окончательно. И разрушила его не полиция, не закон, а цивилизация и торговля наркотиками. Он еще жив в маленьких городках и деревнях, но кто туда заглянет? Нет, мы будем ужасаться «Козе Ностре», жупелу, который три десятка лет тому назад выдумал один полуграмотный неаполитанец под угрозой электрического стула…
Что же касается наших пределов… Да, я читал в газетах ту историю… это где к перуанскому посольству подкинули мешок с головой некоего Сантоса и его телом, перемолотым в мясной фарш вместе с одеждой?
– Да. И это, по-вашему, народный бабилонский обычай?
– Я откуда знаю, наверное нет. Но вот в чем я точно уверен, что этот ужасный и всемогущий международный годфазер Лима-Сантос, «преступник номер один» для полиции и газет, без телохранителей и адвокатов – точно такой же дебил и трусливый обыватель, как и безработный оборванец из латинских или винегретных трущоб… Ах да – был, верно… И перед смертью этот газетный супермен небось паскудно рыдал, вымаливая если не свою паскудную жизнь, то хотя бы легкую смерть, и ради этого предавал и продавал всех, кого только мог вспомнить… (Сантос, в юности имевший кличку «Пулеметчик», действительно, плакал до тех пор, пока его, связанного, не сунули вперед ногами в чавкающее жерло гигантской мясорубки на одном из подпольных мясокомбинатов. Тут он и умер от болевого шока, а голову успели отрезать, пока ее не затянуло внутрь. Весь этот балаган и был затеян в сугубо воспитательных целях, чтобы Блондин и остальная присутствующая молодежь плотнее понимала края позволенного и неположенного. Блондин так и не выблевал тогда свои эмоции и сомнения, хотя по желтому с испариной лицу было заметно, что очень этого хотел.)
– …Вот вам и вся мафия. Одни уголовники запытали и убили другого уголовника. А попади этот Сантос в тюрьму – убили бы другие люди, не знакомые никак с первыми. И не за кокаин там, или сферы влияния, как эти первые, а за то, что растлевал десятилетних девочек и мальчиков. А в газетах все равно бы написали, что всемогущая рука мафии дотянулась и до… Это в наших газетах. А соседи из Бразилии или Боливии узрели бы заговор спецслужб. Случается, правда, когда набравший кое-какую силу и деньгу бандит вдруг лишается и без того небольшого ума и начинает подражать манерам голливудских мобстеров; ему кажется, что это очень круто – цедить слова вполголоса, через рюмку мартини, в собственном ночном клубе, в окружении шлюх и неуклюжих бегемотов. Такие быстро оканчивают свои дни на помойке… Фу, куда это меня занесло… Начал про обычаи, а… Так вот, в применении к нашей бабилонской жизни…
– Прошу прощения, Джерри… Ваши рассуждения весьма примечательны и интересны, почти так же, как и ваши сны. Но давайте оставим что-нибудь и для другого раза. Мы с вами и так наговорили четыре нормы с лишним.
– О, я доплачу, причем наличными, если хватит…
Коррада привычно отметил очередную попытку посетителя перехватить инициативу и привычно отбил ее:
– Доплатите, но не сейчас, а позже, когда я дам знать об этом. Дополнительная оплата за сегодняшний вечер не состоится, опять же потому, что я ее не требую и не прошу сверх того, о чем мы договорились. Пора прощаться, но не хотите ли вы еще что-нибудь коротко сказать или спросить?
Гек окончательно расстался с первоначальным своим планом: обсудить проблему Коррада-Луиза-деньги, – не тот вариант, и разговор не пойдет по его сценарию. Слишком силен духом этот Коррада, слишком верток и умен. Напрягся он при упоминании малолетних девочек, или это только показалось?…
– Профессор, хотя бы два слова: что с моими снами? Подробности потом, когда сочтете нужным… Мне ведь это важно, поверьте…
Предвиденные слова, в нужной просительной интонации… На то он и Леонардо Коррада, опыт и адекватность восприятия – великая сила. И она все еще послушна ему и год от года делается только сильнее. Вот и этот, такой внешне уверенный в себе господин…