Побег
Шрифт:
Покосившись на девушку и заметив, что она уже совершенно забыла про него, Варяг как бы невзначай подошел к окну. Внизу гранитная лестница сбегала от главного входа вниз на площадь, справа виднелся сквер, а чуть дальше платная автостоянка.
Тут внутренняя дверь раскрылась и из кабинета вышел, держа в руке сложенный листок бумаги, Гришка Монин. Черт возьми! Варяг поспешно отвернулся, хотя знал, что Моня его не узнает – ведь они виделись лишь раз, мельком, года полтора назад в ресторане, где было полно народа и Моня был шестеркой при Шраме…
Моня недовольно посмотрел на сутулого мужчину, потом перевел недовольный взгляд на секретаршу.
– Как, как? Да вот так – не передал, и все! Господин, извините… я действительно ничего не знаю… но даже если вы его друг детства… позвоните, когда вернется.
Моня плотно закрыл дверь кабинета и вышел из приемной. Секретарша продолжала беседу. У него оставалось секунд десять – пятнадцать. Варяг, все еще стоя у окна, незаметно вытащил из кармана небольшую коричневую коробочку и спрятал ее в ладони. Потом вдруг сел в кресло для посетителей и как бы случайно провел рукой по краю журнального столика. Коробочка прилипла к внутренней поверхности столешницы. Варяг стал поправлять шнурок ботинка.
Секретарша положила трубку и, уже не скрывая раздражения, заявила:
– Мужчина, пожалуйста, выйдите отсюда, вы мешаете мне работать. Я же вам сказала: «Петроконцерт» на другом этаже!
Сутулый усач поспешно встал. Он испуганно глядел на суровую секретаршу сквозь плоские стекла очков.
– Извините, ради Бога, я, верно, ошибся. До свидания!
Он вышел из приемной. За его спиной щелкнула закрывшаяся дверь.
Эту прослушку, которую невесть где раздобыл Гепард, рано или поздно обнаружат. Надежда была лишь на то, что до ее обнаружения Варягу удастся выяснить одну маленькую, но очень важную деталь: где? Где Шрам содержит его жену и сына?
Капканы на Шрама были расставлены.
По просьбе Егора Люба неделю назад устроилась в «Прибалтийскую» уборщицей. Люба не могла отказать Егору в просьбе. Егор, с которым она жила уже полтора года, был парень во всех отношениях положительный: выпивал, но не пил по-черному; нигде не работал, но всегда был при деньгах, вел себя прилично. Они жили на два дома – Егор то к ней наезжал с ночевкой, то к себе звал. Вот только в последний месяц отношения у них что-то немного поостыли.
К Егору пришел жить какой-то парень, как он сказал, старый знакомый еще по армии, и он теперь ее к себе не пускал – временно, по его словам. А потом вдруг позвонил и ни с того ни с сего попросил устроиться уборщицей в «Прибалтийскую», в офисное крыло. Да не просто попросил – наказал: «Так надо, Любаша. Сделай для меня».
И вот она уже целую неделю каждое утро возила по длинным коридорам урчащий пылесос «Самсунг», вытирала пыль с мебели в холлах, мыла пепельницы в курительных отсеках.
Но не за этим Егор ее сюда назначил.
Каждый вечер она приходила в служебную подсобку на десятом этаже, лезла на этажерку с инвентарем и доставала сверху, из-за горшка с гарденией, маленький магнитофончик. Крохотную – с коробочку из-под конфеток «Тик-так» – кассету с записью она вынимала и новую, чистую вставляла.
Что все это значит, она не понимала – Егор не рассказывал, а сама она ничего вызнать не могла: магнитофон был хитрый и на воспроизведение записи не работал. И включался когда хотел – Егор объяснил, что аппарат работает «с голоса».
«Так надо, Любаша. Сделай это для меня», – не уставала повторять про себя слова Егора влюбленная женщина…
ГЛАВА 46
Шрам почуял смертельную опасность. И что было на него совсем не похоже – занервничал.
Встретившись вчера утром с подполковником Беспалым на Васильевском острове. Шрам услышал то, чего боялся и не желал услышать: Беспалый твердо заявил ему, что Варягу удалось все же бежать из колонии, что он жив, здоров и сейчас находится на пути в Питер, а может быть, уже и здесь.
– С чего это вы решили, что он в Питере? – спросил как ни в чем не бывало Шрам, стараясь не выдать шевельнувшегося глубоко в душе предательского страха.
– А с того, – ответил Беспалый, похлопав себя рукой по нагрудному карману, – что у меня есть улика – собственной рукой Владислава Игнатова написано, что он направляется в Петербург.
– Что за улика? – не спросил, а выкрикнул Шрам. Беспалого, кажется, забавляла бурная реакция питерского пахана.
– Верная улика… Нашел я эту улику в далеком таежном доме. А потом в этом самом доме пожар случился и все его обитатели сгорели, царство им небесное… Владислав Игнатов там прятался, в том доме. Но теперь это уж дело прошлое. Вот я и предлагаю, Александр Алексеевич, объединить наши усилия. Я так понимаю, вам не шибко на руку, чтобы Варяг появился в городе…
– Ничего! Ничего! – перебил его Шрам. – У меня для него тут, за городом, гостинец припасен. Так что мы с ним еще потолкуем…
Беспалый взял эту обмолвку на заметку и продолжал:
– Да и у меня к нему есть свои претензии. Так отчего бы нам с вами не посотрудничать?
В последнее время Шрама преследовали неудачи одна за другой. Вернувшись в Питер, ничего не добившись в Москве и едва не попав под пули, Шрам понял, что Беспалый не соврал. Смерть верных телохранителей и особенно стрельба в «Арагви» укрепили его в мысли, что Варяг не просто выжил, а нагрянул в Питер и тайком руководит действиями своих невидимых бойцов, которые со всех концов начинают посягать на его, Шрамовы, владения, да и на него самого. После долгих раздумий Шрам все же приказал Моне связаться по канадской цепочке с Сержантом и сообщить ему о новом предложении по совместной работе – ликвидации Варяга. Эта приманка должна стать для Сержанта желаннее всяких гонораров, рассудил Шрам. Хотя и на гонорар за голову Варяга он тоже не поскупится.
После очередного разговора с Беспалым Шрам окончательно потерял покой. Впрочем, как матерый хищник в минуту опасности, он не только не утрачивал присутствия духа, но, наоборот, становился еще злее, еще собранней и сильнее – готовый клыками и когтями рвать противника, защищать свою жизнь, свою территорию.
Шрам был готов к драке. Но он все равно страшно нервничал и ничего с этим не мог поделать. Чтобы сейчас успокоиться, Шрам долго и тупо глядел на белый циферблат своего «Ролекса» в бриллиантовой окантовке. Он обожал дорогие часы. Ему было наплевать на время – время всегда работало на него, но он упивался благородным блеском золотого корпуса, сверканием вмурованных по ободку бриллиантов, изящными платиновыми стрелками и тяжелым, червонного золота браслетом. Стоили эти часики под сто штук баксов.