Поцелуй изгнанья
Шрифт:
— Знаешь, — задумчиво сказал Хиляль, — у таких хороших и добрых, как Нура, всегда найдется куча врагов, готовых причинить ей зло.
Я кивнул. Я вспомнил его слова следующим утром, когда нашел Нуру мертвой.
Глава 7
Бани Салим стояли полукругом вокруг тела Нуры, в выемке подковообразной дюны недалеко от лагеря. Она лежала на спине, ее правая рука, покоившаяся на холмике песка, будто бы тянулась к небу. Ее широко раскрытые глаза смотрели в безоблачную высь. Горло ее было перерезано от уха до уха, и золотой
— Прямо как животное, — прошептал бен-Турки. — Ее зарезали, словно козу или верблюда.
Бедуины разбились на несколько групп. Фридландер-Бей стоял рядом с Хилялем и бен-Турки. По одну сторону от него на коленях кричали от горя Нашиб и его жена. У Нашиба был потерянный вид, он все время повторял:
— Нет бога, кроме Бога. Нет бога, кроме Бога.
Неподалеку от них стояли Ибрагим бен-Мусаид и Сулейман бен-Шариф. Они яростно переругивались. Я увидел, как бен-Шариф резко ткнул пальцем в сторону Нуры, а бен-Мусаид поднял обе руки, словно Защищаясь от удара. Шейх Хассанейн с мрачным лицом стоял в стороне и кивал своему брату Абу Ибрагиму, который что-то говорил ему. Все прочие громко высказывали различные предположения, спорили и молились, лишь добавляя шума и суматохи. Слышны были и цитаты из Писания.
«О том, кто убит несправедливо, — процитировал Хиляль, — даем мы позволение на месть его наследнику, но да не будет он мстить слишком жестоко. Воззрите же! Да будет нам помощь!»
Хвала Аллаху, — сказал бен-Турки, — но кто же будет мстить за Нуру?
Хиляль покачал головой:
— Только Нашиб, ее отец. Но я думаю, он не слишком подходит для этого. У него духу не хватит.
— Может, ее дяди? — предположил я.
— Если они не захотят, мы возьмем это на себя, — сказал Фридландер-Бей. — Это бессмысленная трагедия. Я очень любил эту молодую женщину. Она была добра ко мне, когда ухаживала за мной.
Я кивнул. Пламя гнева загоралось в моей душе. Это было то самое, жаркое, пугающее чувство, которое всегда охватывало меня, когда я становился свидетелем сцены убийства. Но это было тогда, дома. В Будайине преступление и насильственная смерть были повседневным делом. Мои зачерствевшие душой друзья и бровью не вели при виде чьей-то смерти.
Здесь было другое дело. Убийство произошло среди крепко связанных друг с другом людей, в племени, благополучие которого зависело от каждого из его членов. Я знал, что правосудие жителей пустыни более прямое и скорое, чем правосудие городов, и это меня радовало. Месть не вернет Нуры, но она хоть немного облегчала ситуацию, поскольку все понимали, что дни ее убийцы сочтены.
Однако до сих пор не было ясно, кто ее убил. Двумя вероятными кандидатами были те, кто прошлым вечером громко и прилюдно угрожал ей, а именно бен-Мусаид и Умм Рашид.
Шейх Хассанейн воздел руки к небу и призвал всех ко вниманию.
— Девушку нужно похоронить до заката, — сказал он. — Ее убийца должен быть найден и наказан.
— И кровь должна быть оплачена! — вскричал сраженный горем Нашиб.
— Все будет сделано в соответствии с Книгой, — заверил его Хассанейн. — Абу Ибрагим, помоги мне отнести нашу племянницу в лагерь. Ты, Хиляль, и бен-Турки должны выкопать могилу.
— Да смилуется над ней Аллах! — сказал кто-то, и Хассанейн вместе со своим братом завернули Нуру в плащ и подняли ее. Медленной процессией мы пошли от подковообразной дюны по узкой долине к лагерю. Шейх выбрал место для последнего ложа Нуры, Хиляль с бен-Турки принесли две складные лопаты и начали копать твердую плоть пустыни.
Тем временем Хассанейн на несколько минут скрылся в своем шатре. Когда он вернулся, его кафия была обвязана вокруг головы более аккуратно. Я догадался, что он вставил один из своих модиков, наверное, тот, который придавал ему мудрость религиозного лидера-суннита.
Бани Салим были по-прежнему обеспокоены и разгневаны. Повсюду люди громко обсуждали убийство, пытаясь выяснить его причину. Единственным, кто не принимал в этом участия, был бен-Мусаид. Казалось, он нарочно держался в стороне. Я смотрел на него, он на меня, наконец он медленно, намеренно оскорбительно повернулся ко мне спиной.
— Шейх Марид, — сказал Хассанейн. — Я хотел бы поговорить с тобой.
— М-м? Да, конечно.
Он увел меня в свой шатер. Пригласил сесть, что я и сделал.
— Пожалуйста, прости меня, — сказал он, — но я должен задать тебе несколько вопросов. Если ты ничего не имеешь против, мы обойдемся без кофе и предварительных бесед. Сейчас я хочу узнать, как погибла Нура. Расскажи мне, как ты ее нашел.
Я очень разволновался, хотя Хассанейн вряд ли держал меня за главного подозреваемого. Я был прямо как мальчишка, который хотя и не писал грязных слов на доске, с виноватым видом краснеет, когда учитель об этом спрашивает. «Все, что ты можешь сейчас сделать, — сказал я себе, — так только глубоко вздохнуть и рассказать шейху все, как было».
Я глубоко вздохнул.
— Я встал незадолго до рассвета, — сказал я. — Мне надо было облегчиться, и, помню, мне хотелось бы знать, скоро ли Хамад бен-Мубарак разбудит нас на молитву. Луна стояла низко над горизонтом, но небо было таким светлым, что мне было совсем не трудно идти по маленьким проходам между дюнами на восток от лагеря. Когда я оправился, я побрел назад к костру. Наверное, я пошел другим путем, потому что в первый раз я Нуру не заметил. Она лежала прямо передо мной так, как ты видел. В лунном свете ее бескровное лицо казалось призрачным. Я сразу же понял, что она мертва. Тогда я решил сразу же пойти в твой шатер. Я не хотел беспокоить других прежде, чем не расскажу все тебе.
Хассанейн просто смотрел на меня несколько мгновений. С вставленным модиком имама он говорил и вел себя гораздо осторожнее.
— Но видел ли ты кого-нибудь еще? Следы? Может, оружие?
— Да, — сказал я. — Были следы. Я не умею читать следов на песке, так же как и на грязи, о шейх. Наверное, это были следы Нуры и ее убийцы.
— Не видел ли ты длинных следов, будто бы ее волокли туда?
Я снова вызвал в памяти залитую лунным светом картину.
— Нет, — сказал я. — Таких следов точно не было. Наверное, она пришла туда и встретила того, другого человека. Или, может, он сам привел ее туда. Она была живой, когда пришла, потому что кровавого следа от лагеря не было.