Поцелуй шелки
Шрифт:
Подаксис выглядывает из сумки.
– Куда именно пойдем? Заведение рядом с «Прозой стервятника» распродает остатки, три по цене одного.
– Нет, я хочу попробовать у торговца на пересечении Первой и Лебединой.
Он пристально смотрит на меня своими осуждающими глазами-бусинками.
– На пересечении Первой и Лебединой. Значит, нам придется пройтись по улице Спасения. Снова.
Я небрежно пожимаю плечами.
– А что такого плохого в том, чтобы пройтись по улице Спасения?
– Ты проходишь по
– Хм, – отзываюсь я с легкой усмешкой, которая, знаю, приведет его в ярость.
Хотя Подаксис прав. После спасения утопающего я ежедневно прогуливалась по упомянутой улице, специально замедляя шаг возле церкви Святого Лазаро. Даже не знаю, что еще, кроме любопытства, влечет меня к тому месту. Я не могу не думать о судьбе мужчины, который чуть не утонул. Выжил ли он? Прячется ли в церкви? Последовали ли священники моему совету, забрали ли они его с берега?
Я пытаюсь убедить себя, что в первую очередь хочу удостовериться, что меня в это дело впутывать не станут, но за этим кроется нечто большее. Нечто большее, что никак не связано с мускулистой грудью, красивым носом и не менее привлекательным лицом. Вообще никакой связи.
Я спускаюсь вниз к Лебединой улице. Здесь тише, чем на Галлее, хотя из открытых дверей некоторых церквей доносятся хвалебные песнопения. Или, в случае Церкви Волнообразного удовольствия, знойные ритмы. Я прохожу мимо Церкви Текстиля и обнаруживаю, что табличка «Кто хочет замуж за шляпника» заменена поздравлениями в честь новой счастливой пары. Есть и новый портрет, на котором красивый шляпник изображен рядом с пышногрудой блондинкой в такой большой шляпе, что влюбленные под ней кажутся карликами.
– Похоже, он сделал правильный выбор, – бормочу я.
Когда мы приближаемся к Первой улице, я ускоряю шаг и именно тогда замечаю, что улица стала намного оживленнее, чем когда-либо до этого. Впереди стоит толпа болтающих молодых женщин. Сначала я думаю, что их тоже посетила блестящая идея купить люми, но быстро понимаю, что ошибаюсь. Толпа щебечущих барышень остается на этой стороне улицы, а торговец – через дорогу, и, что меня шокирует, все они собрались перед церковью Святого Лазаро.
Нахмурив брови, я останавливаюсь, чтобы получше присмотреться к сплетничающим девушкам. Они стоят вокруг вывески, той самой, на которой был портрет брата Биллиуса, когда я видела ее в последний раз. На этой неделе, каждый раз, когда я проходила мимо нее, дата начала конкурса невест переносилась. Интересно, собрались ли эти дамы, чтобы посмеяться над судьбой несчастного мужчины? Я подхожу все ближе, пока не улавливаю обрывки разговора сквозь оживленное хихиканье.
– …двадцать тысяч цитриновых фишек в год!
– Ты действительно хочешь выйти замуж за человека из церкви Святого Лазаро?
– Нет, но двадцать тысяч цитриновых фишек кого угодно заставят задуматься. Теперь столько платят каждому служителю церкви?
– С таким лицом, как у него, я бы рискнула даже с одной фишкой на кону.
– Как же несправедливо, что он ищет невесту-фейри.
Смешок.
– Я могу притвориться, что во мне течет кровь фейри.
Я хмурюсь. Либо братство решило заметно приукрасить достоинства брата Биллиуса, либо написанное на вывеске вообще не о нем. Я подхожу ближе, заглядывая между женских юбок. Толпа так сосредоточена на вывеске, что никто из дам меня не замечает.
Это неплохая возможность добавить несколько безделушек в мою сумку…
Я оцениваю девушек свежим взглядом в поисках заколок для волос, браслетов или ожерелий. Наконец, замечаю сумочку, лениво перекинутую через женское запястье. Ее хозяйка так увлечена сплетнями, что кажется, можно просто похлопать ее по плечу и попросить отдать мне сумку. Конечно, я не стану этого делать. Мне просто нужно пройти мимо и…
Мое внимание привлекает уголок вывески, и я замираю на месте.
– Что, во имя раковин… – Я протискиваюсь между двумя женщинами и смотрю на фотографию.
Подаксис приподнимает клапан сумки, чтобы тоже взглянуть.
– О боже, это же… это…
– Ага. – Мой взгляд останавливается на черно-белом портрете. Я узнаю квадратную челюсть, высокие скулы, полные губы, темные волосы. Единственная незнакомая черта на фотографии – ослепительные темные глаза, которые на пляже прятались за закрытыми веками.
Рядом с портретом надпись: «Кто хочет выйти замуж за брата Дориана? Приз: вечное спасение и супружеское блаженство. Доход: двадцать тысяч цитриновых фишек в год. Требования: невеста должна быть чистокровной фейри».
Жар заливает щеки, когда каждый дюйм моего тела покалывает от раздражения. В ярости, я тяжелым шагом огибаю все еще болтающую толпу.
– Ну, кажется, у него все в порядке.
– Почему тебя это раздражает? – спрашивает Подаксис.
Я открываю рот, но понимаю, что и сама не знаю ответа. Почему меня так беспокоит изображение на вывеске мужчины, которого я когда-то спасла?
Когда я не отвечаю, Подаксис продолжает:
– Разве ты не хотела убедиться, что он жив и здоров?
Я перебираю слова, прежде чем нахожу те, в которых не слишком много лжи:
– Конечно, но он занял место бедного брата Биллиуса на конкурсе! А ведь его конкурс невест еще даже не успел начаться.
– Конкурсы подобного рода стали довольно популярным зрелищем, верно? Это такая новая тенденция в Люменасе – выйти замуж за незнакомца и сделать из этого большой спектакль? —
Я не отвечаю, потому что у меня есть собственные вопросы.
– Почему он хочет жениться на ком-то из фейри? Разве братство Святого Лазаро не ненавидит нас?