Поцелуйте невесту, милорд!
Шрифт:
Эмма прикусила губу, переводя встревоженный взгляд с хозяина на слугу.
— Но… — Ее глаза сделались совершенно круглыми. — Но ты же не собираешься ночевать здесь, Джеймс?
Однако тот, откинувшись назад на стуле и раскуривая трубку, всем своим видом демонстрировал намерение поступить именно так.
— Неужели ты думала, что я останусь на эту ночь в гостинице, Эмма? — сказал он, явно забавляясь. — Между прочим, судья Риордан снимает там комнату. Боюсь, ему покажется странным, что новобрачные проводят свадебную ночь порознь. Ты не
Отвлекшись на последний вопрос, Эмма поспешно замотала головой, хотя все ее мысли пришли в смятение. Джеймс проведет еще одну ночь в ее доме? Но не может быть, что он собирается… неужели он считает…
Но взглянув на его мужественную фигуру, расположившуюся в кресле Стюарта, маловатом для его более крупного кузена, Эмма сказала себе, что она просто смешна. Конечно же, он будет спать на диване, как и прошлой ночью. Не может быть, что у него на уме что-нибудь другое. В конце концов, их союз носит чисто формальный характер. Разве он не предложил аннулировать брак почти одновременно с предложением руки и сердца?
Разумеется, он имеет в виду диван. Какие могут быть сомнения?
Однако как только Эмма убедила себя в этом, воспоминание о том поцелуе — пропади он пропадом! — смешало все ее мысли. А что, если он захочет поцеловать ее на ночь? Конечно, она может подставить ему щеку. Но что, если по какой-либо причине он промахнется и вместо щеки поцелует ее в губы? Такое случается. Что, если на нее накатит такое же безумие, как тогда в замке Маккрей? Вдруг этот поцелуй снова вызовет в ней неудержимую и безрассудную жажду…
Чего? Признаться, Эмма не совсем понимала, чего она так жаждет. Хотя, нет, понимала, но эта мысль была слишком постыдной, чтобы ее принять. Ибо она лишний раз подтверждала то, что Стюарт всегда о ней говорил: она слишком легкомысленна по натуре. Право, она должна обратить свои помыслы на более возвышенные предметы, чем телесные наслаждения.
Какой, однако, ужас, что поцелуй мужчины — особенно такого, как Джеймс Марбери, — способен возбуждать в ней столь сильный чувственный отклик.
Пожалуй, ей лучше лечь спать пораньше, пока Робертс не ушел. Маловероятно, что, пока он здесь, возникнет вопрос даже о самых целомудренных поцелуях на ночь. К тому же в его присутствии она не ответит на поцелуй Джеймса, как тогда в замке… не дважды же за один день!
Эмма решительно поднялась — так резко, что чуть не опрокинула бокал с вином, но, к счастью, Робертс успел его вовремя подхватить, — и сказала:
— Поскольку завтра нам предстоит длинный день, я хотела бы лечь. Спокойной ночи, милорд.
Она протянула правую руку графу, который поспешно вскочил на ноги.
— Но еще слишком рано, — произнес он с озадаченным видом.
— Да, — согласилась Эмма. — Но здесь, в сельской местности, я привыкла вставать с петухами. — Во всяком случае, пыталась в тех редких случаях, когда петух не убегал. — Спокойной ночи, милорд. И спасибо за очаровательный ужин. Ну и за то, что вы… женились на мне.
Хотя последние слова прозвучали странно даже для ее собственных ушей, Эмма говорила от души. Просто замечательно, что лорд Денем на ней женился, и ей хотелось, чтобы он знал, что она ценит его хлопоты… Но вместе с тем она хотела — нет, должна — сохранить определенную дистанцию. Иначе ей будет очень трудно совладать с тем непостижимым влечением, которое она начала к нему испытывать. Ну почему, почему она не может обратить свои мысли на более возвышенные материи, что так легко удавалось Стюарту?
Джеймс, бросив на нее очередной озадаченный взгляд, взял ее руку, но вместо того чтобы крепко пожать, поднес к губам — удивительно романтичный жест, как отметила Эмма, пульс которой залихорадило от прикосновения его теплых губ, для человека, известного тем, что он руководствуется головой, а не сердцем.
— Спокойной ночи, Эмма, — сказал Джеймс. В отблесках яркого пламени, полыхавшего в очаге, он казался красивее, чем когда-либо. Словно произошло нечто, что смягчило его черты, разгладило резкие складки у рта и придало нежности взгляду, обычно холодному и расчетливому.
Впрочем, лицо графа не выражало ничего, кроме искренней заинтересованности в ее — Эмма не могла найти более подходящего слова — благоденствии.
— Отдохни хорошенько, — сказал Джеймс, обдав теплым дыханием се пальцы. В свете камина его глаза казались янтарными, как у кота. Впрочем, скорее, как у тигра. Эмма однажды видела тифа в частном зоопарке, куда ее сводил Джеймс, утверждавший, что зверь совсем ручной. Но Эмма тогда не чувствовала себя в безопасности, как и сейчас, глядя в глаза Джеймса и ощущая прикосновение его губ.
Поспешно выдернув руку из его хватки, она хрипло выдохнула:
— Прошу меня извинить. — И выскользнула из комнаты, которая вдруг показалась ей слишком душной.
Но если она рассчитывала найти покой и уединение в своей спальне, то горько ошиблась. О, покоя было вполне достаточно. Но уединения? Отнюдь.
Ибо посередине ее постели лежала дворняжка Уна, восторженно завилявшая хвостом при виде Эммы. Гордой мамаше, видимо, не терпелось продемонстрировать хозяйке восьмерых крохотных щенков, только что появившихся на свет и еще блестевших от слизи, оставшейся после путешествия по родовым путям, значительная часть которой уже успела впитаться в постельное белье и матрас.
Эмма, далекая от того, чтобы радоваться по поводу случившегося, прижала ладонь ко рту, созерцая беспорядок и с упавшим сердцем гадая, где, скажите на милость, она будет теперь спать.
Глава 20
Все вышло даже лучше, чем Джеймс рассчитывал.
Никто, разумеется, не мог предвидеть, что собака выберет именно эту ночь — и столь удачное место, — чтобы ощениться. На такое он, естественно, даже не надеялся.
Но все остальное было его личным изобретением.