Почему так случилось
Шрифт:
Помнишь, как плакал ты… тогда… у этого антик! Хоть разноголосо, дико, пьяно… но ты знаешь древне-греческий, аттический… напевный, э-ти!.. Но раз все прожито, одна паршивая коринка до горклая маслинка! Ты мысленно переводил… и — плакал. Узнаешь мотивчик?..
Профессор узнал псалом, тот самый, как когда-то, на островке, зимой. То был 103-й, псалом «Творения».
В душе профессора он преображался в хваление всей твари: безднами, горами пелся, звездами, пустынями морями… всею тварью, чистой и нечистой… и левиафаном-змием, играющим в пучинах, — всем, что «премудростию сотворил еси».
— Размяк? надолго?.. — хихикнул чорт-студент. —
Знавал я мужика Микиту, рязанского… ну, и заводил он сей псаломчик! Живот, бывало, надорвешь, ежели эстэ-ти-ческий подходец… а ежели по существу… ого-го-го-го-о!.. Дале-ко, братец, до Микиты и тебе, и… Он… сему левиафану-змию молился! гимн свой пел! чтил, как священное. так умилялся, что и его, поганца, создал Бог — в великих водах игратися и безобразничать радостями левиафантскими. Нет, каков?! Так твое-то эстэтство перед таким рязанским всеумилением… ну, что?! Ноль круглый. пробовал я того Микиту на-зуб, так и эдак… — плюнул. Как де он все коверкал, и — как же понимал… все! Нутром, сверх-логикой! Ведет своей культяпкой по строке — вспотеет: «на-сле-дять… ф-фу… наследят!..» — на «я» надавит! — «землю…» — и сокрушается солящими слезами орошает затертые странички… сокрушается, что… земельку-то, священную… всю-то наследили, запакостили… во-как!
И за загаженное молится. Он «аще» и «абие» за тайно-священное принимал: заслышит — осеняется. А как — «паки и паки»… — об пол лбищем, от умиления! По-нял, дурак? Это — мой комплимент, не корчись. Ну, пошли к чорту, да тут останусь, по ло-гике. Так вот, постиг теперь, что есть — сверхлогика?..
Теперь — к «симфониям»…
Профессор закрыл лицо руками, постигая что-то, сокрушаясь?… Как же он не понимал такого… раньше… тогда, тогда?.. И вдруг, во-сне… — он сознавал, что это с ним — во сне… — все понял! И как же просто — все!..
— Что, очертело? хочется скорей уразуметь — «почему так случилось»? А вот, в «симфониях»… совсем осмыслишь… ну, мо-жет быть, осмыслишь, не утверждаю. Ин-дукцией, на-водкой.
Ах, концерты..! как ты любил их Благородное Собрание, этот «колонный зал», ан-тик! и — «величаво-царственная», как выражался, будучи еще студентом, — «Симфонии Эроик», Бетховена… всякие квартеты… эс-моли эти… Моцарт, вдруг всеми завладевший Вагнер… даже и Бах, «хвалитель»! Ну, Шопэнчик… мечтами умягчавший, манивший недосказанной грустью… особенно его «вальс — З»… — стремления, исканья… нахожденье! Чайковского — смотря по настроению… но «Патетическая» уносила. Та, ну… этот, «12-й Год»… не очень, так — «жужжанье»… помнишь свое «словечко»? И понятно: хоть там и есть заветное, «марсельское»… — «ах, если б!..» — не мыло, а «взмыв» такой, влекущий… но!.. — там это, ладанное это… из панихиды и молебна, что ли… и это… ну, «на славу»… ну коронное… ну, некий запашок, квасной…
Я тоже посещал концерты. Музыка… она, брат… почитай Толстого, — будит страсть. Старого Льва мутило. Попотел я с ним, а сбил-таки, на «Крейцера»! — переперчил он… сам не сознавая, а… подтолкнул, у многих слюньки накипали… да что поделать, темперамент!
С каким зарядом ты выходил под звезды, под тот горох пылающий, январский! как вскипал приливно — «се-ять, се-ять… разумное, доброе, вечное…» — и призывал извозчика… и чем-то троглодитным, опосля «симфонией»-то был для тебя тот «Ванька»… но как же без него, хоть и с «зарядом»? Я провожал тебя, и, тоже подогретый, я шептал тебе, я умолял тебя: «сей, сей, голубчик… больше, гуще… что вырастет!!!..»
И… выросло: Ты напевал под визг полозьев:
— …«Белин-ского… и Го-голя С базара
Споем, споем куплетик: Мерси — не ожидал! — И что же…. мужик-то тоже… любил «симфонии»!
Что пучишь глазки? Не вихляйся, о-тлично понимаешь. Понятно, не Бетховена… но были у него свои «симфонии». Не ухом — всем нутром вбирал и даже брюхом, — распирало. Не портсигар, а… умилился.
Коль на-чистоту, так вот, поведую: ему, во тьме и грязи, его-то… с загаженной землишки, открывалось… ну… да, открывалось!.. небо! приходится признаться, — весь универс! Да мне ли, чорт возьми, не знать, раз я всегда таился на его «концертах»! ну, сбочку, ну — там, где метлы… И, ведь, свободно, без билетов, сколько влезет. Миките-то… — ишь, хе-хо… как я его жалею! — грудищу распирало «симфонией», и во-зно-сился он! Да, чорт возьми, он возносился. Да, да, в вонючем полушубке, в валенках, — и возносился! порой и пьяненький маленько, а… возносился. Ну, ты понимаешь… — «и в небесах я вижу…» и тому подобное. Это для пояснения, понятно, отнюдь не в утверждение, нэ-с-па? А? может быть, между нами, там — пустышка, а? Что? можешь утверждать?.. Блажен, кто верует… тепленько ему будет на том свете… хе-хе-э. И воспретить так возноситься — никто не мог. Пред «вознесеньем»… нечего таиться, я пасую.
И вот, твой «ванька»… — знавал таких, — за день намерзнется, брюхо чайком попарит, лошаденку на постоялку, а сам — либо к этому… к Ми-коле-на-Пузырках там, где хор «васильевских», либо — где «чудовские», в Чудов, в Успенский, к «синодальным», а то — под Золотую Шапку, где, ради славы — вот поди ж ты! — певали и солисты из Большого, Хохлов, Бутенко-с… Собинов, потом, Смирнов… Ммда-с, пе-вали. И, ведь, прознавал, безглазый, в полпивных, в трактирах, где будет нонче «симфонический концерт»! М-да-с, и певали… слыхал-с… м-да-с, Бортянского, номерок б-й-с… ту, «Херувимскую»… — он и к обедням шмыгал. А вот, как «синодальные», за всенощной… дрожью пробирало Микиту-«ваньку»! Раз как-то… нервы, что-ли… — полная капелла, один-то голос! — «Слава в вышных»… — ну, ей-ей… ну, вознестись хотелось… — ре-ми-ни-сценции, понятно. Ты подумай: в метлах-то сидя, в морозе, за дверьми, — и вознестись! М-да… слышно силу! А «Ваньки», прямо, обмирали, возносились, забывали все. А вот Рождество… бывало, грохнут «С нами» и проч… — «разумейте, языцы, и покоряйтесь…»! — так грохнут, что у «ваньки»-то мороз по коже, и вознесется он под самый кумпол, к Самому… помнишь, там, в Храме, Репин, что ли, на спинке лежа, чуть ли не полгода мазюкал.
А — пропо… это «покоряйтеся» даже и у нас, там, некое трепыханье вызывало! между нами, — шатанье даже мыслей… — «покориться»? Понятно темперамент… из-за темперамента вся и «пертурбация» случилась… эти «вверхтормашки»! И никто Миките-«ваньке» не воспретит так пре-возноситься, нельзя. Так сказать, философски, — преодоление всех полпивных, трактиров, кабаков и прочих благ материальных. И даже… жертвоприношенье! Ведь за эти «вознесенья»-то седок не платит. Да, никто не воспретит… разве мундирный сторож в соборе важном носом поведет и — «вперед не оченно, не проедайся, уж больно во-здух…» А вознесенный и не слышит, — вознесен! И вот, все это… ты, у него, украл.
— Как..? как я… что…?!.. — даже вскочил профессор, — как я..? как, у … у-крал?!..
— Хе-хе-хе-э… ма-хонький, не понимает!.. разжевать прикажете? Извольте-с. Сначала помаленьку обворовывал, потом… «двоюродные» начисто… хе-хе-хе-э… все обобрали.
Помолчи, сейчас индукция… хе-хе-хе-хеэ..!
— Подлец! фальсификатор!.. шулер!.. лжец!.. — пробовал покрыть скрипучий мерзкий смех профессор, — так всё извратить!..