Почерк дракона
Шрифт:
Шатов выгреб из кармана мелочь, вручил ее продавцу и взял газету с лотка.
К остановке подъехал автобус, Шатов бросился к нему, вскочил, прошел в самый конец салона и сел. Прежде чем открыть газету, зачем-то огляделся по сторонам, потер подбородок.
На внутренних полосах статьи быть не могло. Просто некуда было ее ставить – это Шатов знал точно. Статью о мэре взяли из выбракованных материалов и поставили вместо шатовской статьи.
Шатов, ругая себя последними словами, внимательно просмотрел газету, страницу за страницей. Как и
Твою мать! Что могло произойти? Ведь вчера все было нормально. Статью можно было заменить только на этапе верстки. И сделать это могли только шеф, главный редактор, ответственный секретарь и верстальщик.
Шеф и редактор были в курсе давно и, если бы хотели материал снять, вообще не затевали бы его. Ответсек… Маше наплевать на содержание газеты. Ее волнует только, чтобы вместилось все, подписанное редактором в номер. И она никогда не пойдет против мнения руководства. Верстальщик…
Сволочь мелкая. К этому Сереже Шатов всегда относился с неприязнью. Тихий ублюдок с жадными глазами. Этот мог. Давно уже мелькали подозрения, что Сережа приворовывает понемногу, но за руку его так и не поймали.
Все лицо помну, пообещал мысленно Шатов. Если это он подсуетился – разобью рожу. Вполне возможно, увидел Сережа статью, связался с Васильевым и предложил торговую сделку.
Выходя из автобуса, Шатов оставил газету на сидении. Сейчас ему хотелось одного – поскорее прийти в редакцию и пообщаться тесно с верстальщиком. Где-то в глубине души шевельнулось сомнение, но Шатов не стал обращать на него внимания. Все понятно – виноват Сережа. Вот он за все и получит.
В вагоне метро народу было немного. Все сидения заняты. Стоял, держась за поручень, один Шатов. Обычно он брал с собой книгу, чтобы не пялиться на рекламные плакаты, залепившие все стены вагона. Сегодня, чтобы не перечитывать призывы покупать презервативы, носить джинсы или пользоваться итальянской сантехникой, Шатов принялся рассматривать пассажиров.
Эта девушка могла бы быть посимпатичнее, этой стоило бы поаккуратней обращаться с косметикой, этот прыщавый юнец… Шатов отвернулся к окну и некоторое время смотрел на проносящиеся стены тоннеля. Нервишки, Женя, нервишки. Из-за одного козла не стоит весь мир воспринимать как скопище уродов. Спокойнее.
Шатов глубоко вздохнул и снова обернулся к людям.
Девушки как девушки, косметика – их личное дело, парень… Ну и черт с ним, с парнем. И странная пара, сидящая возле пацана… Ему лет сорок, но выглядит моложаво. Востренькие черты лица, прилизанные черные волосы, бегающие глаза. Одет аккуратно, брючки выглажены, туфли блестят. Одежка не новая, даже очень не новая, но ухоженная. Спутница его…
Шатов скрипнул зубами. Он уже сталкивался с подобными парами. Ровесники, но она выглядит настолько же старше своих лет, насколько он выглядит моложе. Испуганное, забитое выражение лица. Это она ухаживает за мужем, это она содержит в порядке его одежду, из последних сил стараясь выполнить его требования. А на себя уже не хватает ни сил, ни желания.
Наверняка, он ее бьет каждый день. Только для того, чтобы утвердиться в собственных глазах. Малейший повод или даже иллюзия повода. Просто захотелось ударить и ударил.
На люди они тоже наверняка вместе выезжают редко. Жена знает свое место… Она знает, что должна все терпеливо сносить, пока этот крысенок, ее муж…
Шатов снова отвернулся. Нехорошо так распускать нервы. Что-то его слишком зацепил утренний звонок и то, что не вышла статья. Есть шанс, что директор завода просто удовлетворится тем, что документы у него, и неприятностей не будет…
Уловив за спиной какое-то резкое движение, Шатов оглянулся. Чем-то жена не угодила крысенку, и он решил восстановить дисциплину в семье прямо в вагоне метро.
Он ее ударил не сильно, чистенькой маленькой ладошкой по лицу. И огляделся по сторонам. Видели? Он мужик, он глава семьи. И все должны восхищаться тем, как он наводит порядок, как он… Еще одна пощечина.
Жена даже не попыталась защититься или уклониться. Только ниже опустила голову. А супруг с гордостью огляделся. И встретившись с ним взглядом, остальные пассажиры опускали глаза. Им было противно или стыдно за то, что не вмешиваются, а крысенку казалось, что его боятся. И он ударил жену еще раз.
Шатов не успел сдержаться. Горло мужика вдруг оказалось у Шатова в руке. Мягкое влажное горло подалось под нажимом пальцев. Злость на себя и ненависть к этому мелкому подонку сводили руку как судорогой, и Шатов ясно понял, что сможет сломать это горло, смять его, будто оно из пластилина.
Глаза крысенка округлились. Он захрипел. Шатов дважды ударил его затылком о стену вагона и, наклонившись, сказал:
– Еще раз ее тронешь – убью. Размажу по стене. Понял?
Мужичонка кивнул.
Шатов резко выдохнул и разжал пальцы. Он его чуть не убил. Еще секунда…
Шатов вернулся на свое место и отвернулся. Еще секунда…
Вагон въехал на станцию. Нужно выходить. Шатов шагнул к двери, оглянулся. Крысенок отвернулся. Губы его жены шевельнулись. Чуть заметно.
Спасибо.
Шатов вышел из вагона.
Спасибо.
Они приедут домой, и муж даст волю своей злости. Она будет покорно терпеть его удары и знать, что бьют ее из-за этого ненормального в метро, решившего защищать справедливость. Но сейчас – спасибо.
Шатов походя врезал кулаком по мраморной колонне и не почувствовал боли.
Поднялся по ступенькам к выходу. Вокруг двигались люди, чем-то торговали, что-то просили, надсадно играла скрипка. Спокойно. Сегодня нельзя никого убивать. В конце концов, никто не виноват в том, что…
А если виноват – ему же хуже.
Шатов быстро дошел до здания НИИ, где «Новости» арендовали целый этаж, поднялся в лифте на шестой этаж.
– Привет, – первым поздоровался с Шатовым охранник.
– Здравствуй, Макс, – заставил себя улыбнуться Шатов, – кто в редакции?