Почти рукописная жизнь
Шрифт:
Мне приходилось есть креветок живыми во время службы. Мы ловили прекрасных зелёных креветок, которых на Дальнем Востоке называют чилимами, и ели их сырыми, потому что у нас не было возможности их сварить. Ели с хлебом. Просто очень хотелось есть и хотелось чего-то свежего. Но, когда в предельно дорогом и предельно буржуазном месте тебе предлагают съесть живую креветку, по-моему, это скотство и издевательство.
Но креветки вывели нас из некоего транса. Официанты были так заряжены идеологией ресторана и повара, что напоминали американских религиозных проповедников. В них было столько неистовства и убеждённости, что мы невольно, словно в полусне, послушно заталкивали в себя всё то, что нам приносили.
Можно было подумать, что это домашние растения в горшках, но в горшках оказалась не земля, а чёрный порошок, похожий на тот, что остаётся в кофемашинах, а под ним, на дне, – соус, чем-то напоминающий майонез, произведённый кустарным способом где-нибудь в гараже, но из самых дорогих продуктов. Мы попросили это унести туда же, куда унесли креветок. Тогда нам сказали, что от закусок переходим к холодным блюдам.
И нам тут же принесли нечто: в глубокой супной тарелке, на дне, лежала зелёная масса с чем-то беленьким. Тарелка большая, а то, что на дне, – могло поместиться в столовой ложке. Думаю, зелёная масса – это некий мусс из свежей хвои лиственницы с лимонным соком. А беленькое мы идентифицировать не смогли. По консистенции похоже на измельчённую крабовую палочку, но только совершенно с непонятным медицинским вкусом.
А потом принесли три лепестка чего-то практически прозрачного, похожего на пергаментную бумагу. Это нечто было коричневого цвета и прозрачное, как копирка. Нам объяснили, что это мидии, особым образом обработанные и путём долгого битья или давления расплющенные до состояния бумаги.
Тут я попросил официанта остановиться и сказал ему, что мы хотели бы на этом закончить эксперимент. Он поинтересовался, почему, и я ответил, что мы шли в ресторан, а попали в цирк, и этот цирк нам не нравится. У официанта мои слова вызвали изумление, и он куда-то убежал. А через минуту примчался менеджер, который был изумлён, что кто-то собирается отказаться от счастья завершить трапезу в лучшем ресторане мира. Его изумление было столь неподдельным, а растерянность была такая подлинная, что было ясно: он не видел людей, которые бы покидали данное заведение, не испив чашу до дна.
Когда мы уходили, прошу прощения за подробности, я захотел в туалет. Но тут же понял, что в туалет в этом ресторане не пойду. Если в этом месте такое делают с едой, то от туалета можно ждать чего угодно. И твёрдо решил потерпеть.
Всё время, пока мы шли от ресторана, у меня крутились в голове слова профессора Преображенского из «Собачьего сердца»: как можно было из милейшего пса сделать… – ну и далее по тексту.
Каждое блюдо, которое нам подавали, сопровождалось комментарием, что всё сделано из самых лучших, натуральных и исключительно сезонных продуктов… Если извращения, которые были применены к этим продуктам, перевести в некую сексуальную сферу, то за такое дают максимальные сроки заключения!
До чего больным должно быть сознание, до чего должно быть скучно и людям, которые делают такое с едой, и тем, кто даёт за это некое первое место в мире. Что должно было произойти с людьми, которые готовы променять жизнерадостный процесс поедания пищи на кошмарный эксперимент над едой, продуктами и самими собой? Нижегородский борщ с карасём – это отдалённое эхо копенгагенского гастрономического гестапо.
В какой-то момент, когда мы ещё не встали из-за стола, мне казалось, что американцы за соседними столиками вот-вот перестанут разговаривать, повернутся к нам, заулыбаются, а официант подойдёт с букетом цветов
Единственное, о чём сильно жалею, – что не догадался взять тех креветок и выпустить их в канал, что находится буквально в двух шагах от ресторана.
Мир сошёл с ума, мир сошёл с ума… – твердил я про себя, шагая по улицам датской столицы. Мне становилось понятнее, почему Ханс Кристиан Андерсен писал такие отчаянно-грустные сказки, от которых дети впадают в уныние и плачут. Я сам плакал. Я не был согласен с такими безнадёжными сказками. Я помню, как рыдала моя дочь, когда услышала финал «Девочки со спичками». Этот ресторан – своего рода безрадостная сказка, в финале которой никто не крикнет: «А король-то голый!»
После посещения ресторана даже знаменитая копенгагенская русалочка воспринимается как результат страшного гастрономического эксперимента.
Но на следующий день я понял, что не всё пропало в этом городе. Я понял, что здесь люди тоже понимают в хорошей еде ( улыбка) и им не чуждо ничто человеческое.
А потом мы зашли на рынок, где продавались мясо, колбасы, сыры и, конечно же, рыба и морепродукты. Мы взяли пластмассовый контейнер с разными паштетами из рыбы, салатами из свежайших креветок, осьминога и мидий, что-то ещё… Взяли белого вина, пластмассовые стаканчики, свежайший, хрустящий хлеб… И всё это с удовольствием и жадностью съели у стоячего столика, посреди рынка.
А потом взяли ещё вина, и возникло сильное ощущение, что зашли мы на рынок в Копенгагене, а вышли – в Париже.
Утром я должен был улететь. Вечером пошёл прогуляться… Почти сразу повстречался с компанией из трёх молодых ребят и двух девушек. Они обрадовались, увидев меня… Они приехали из Москвы по каким-то инженерным вопросам, так как сотрудничают с какой-то датской компанией. У одного из них, Александра, в этот день случился день рождения. Да ещё всё это совпало с Днём космонавтики. Они пытались это дело отметить, но у них не получалось, а тут натолкнулись на меня.
Мы прошли несколько баров, везде выпивали местного аквавита (довольно мягкий напиток сорока градусов, по сути – картофельный самогон с явным вкусом укропа, но штука хорошая). Запивали мы аквавит местным же вкусным пивом и опровергали утверждение, что с соотечественниками за границей встречаться неприятно.
Завтра в путь. И к вечеру завтра буду уже в Уфе, затем Магнитогорск, Челябинск, Екатеринбург… И впервые побываю в городе Кургане. Что там меня ждёт? Какая погода будет в пути? Не знаю! Но уверен, что живых креветок и моркови с лыжной мазью мне на любимом мной Урале не предложат.
1 мая
Очень трудные были уральские гастроли, поэтому хоть и намеревался писать путевые заметки, не получилось. Вернулся вчера домой, а сегодня лечу на несколько дней восстанавливать голос, которого снова совсем не осталось… Однако непременно хочу рассказать об удивительном случае. Для меня случай впечатляющий, хотя кому-то он может показаться ерундой.
Две недели назад прилетел в Уфу, а там +30 С. Я заранее знал, что на Урале стоит аномальная жара, в Челябинской области лесные пожары, но я был уверен, что это ненадолго: обязательно пойдут обычные для этого времени года дожди, будет пасмурно с прояснениями… В общем, я не угадал. Все две недели разъездов меня преследовали жара, сушь и яркое солнце. Точно так же, как в предыдущих гастролях преследовали снег и холод. И второй раз подряд я совсем не угадал с одеждой. В прошлый раз беспрерывно мёрз в тонком пальтеце, а в этот раз – наоборот.