Почтовый круг
Шрифт:
И тут, совсем неожиданно, следом за ребятишками вышла Таня Гребеножко, почти не изменившаяся, все с той же короткой стрижкой. Она растерянно посмотрела на меня, но уже в следующую секунду улыбнулась знакомой улыбкой, отдала кому-то из девчонок мяч, быстро провела рукой по волосам.
Мне стало жарко, точно истопник разом открыл у печек все дверцы.
— Команде детдома наш привет, — шутливо поднял я руку.
Она поморщила лоб, удивленно подняла брови:
— Как ты здесь очутился? Сюда ведь не пускают.
— На этот раз пустили. — Я покосился на истопника, он как ни в чем не бывало поднял ведро и пошел к другой печи.
— Значит,
— Уже полгода. Окончила педучилище и попросилась сюда.
— А я думал, больше не увижу тебя.
Таня засмеялась и отошла к окну. К ней подбежала маленькая, восьми лет, девочка, ухватилась за руку:
— А мой папка на Севере, — сообщила она, поглядывая на меня острыми глазенками. — Он тоже на самолете летает, только я его никогда не видела. — Она совсем по-детски вздохнула.
— Ребята, давайте в группу, — сказала Таня.
Ребятишки потянулись обратно в комнату. Самые любопытные еще долго выглядывали, хлопали дверью. Из-за белых тополей выползло солнце. Резко и ярко упал в коридорчик свет. Посветлел и будто бы улыбнулся с портрета Макаренко.
— Таня, где найти мне директора?
— Павел Григорьевич уехал к шефам, — быстро, точно ожидала этого вопроса, ответила она. — Завтра у нас именины. Мы их устраиваем четыре раза в год. — Таня повернулась ко мне, посмотрела пристально: — Что, не хочешь ребятишек у нас оставлять?
— Откуда ты знаешь про ребятишек? — невольно вырвалось у меня.
— Знаю. Я со школьным хором занимаюсь, туда ходит ваша Вера.
Таня стояла спиной к окну, мочки ушей были красные, солнце пробивало их насквозь, волосы светились, точно плавились. Казалось, вот-вот она вспыхнет и сгорит бесследно.
— Ты почему на меня так смотришь? — засмеялась она. — Не веришь, сам у нее спроси.
— Верю, но она мне почему-то об этом не говорила.
— Знаешь, приходи к нам на именины, — предложила Таня. — Будет интересно. И с Павлом Григорьевичем встретишься. Сегодня он по магазинам ходит, ребятишкам подарки покупает.
— Хорошо, приду, — пообещал я.
— Я встречу. Ровно в шесть. А сейчас надо идти, меня ждут.
По пути из детдома я вспоминал, где же видел того конопатого мальчишку. И почему он так испугался, увидев меня? Перебрал в памяти всех поселковых, всех знакомых мне мальчишек, но так и не вспомнил.
Воздух потеплел, снег под ногами мягко, податливо похрустывал. Не доходя до поселка, я вышел на широкую дорогу. Слева от нее в гору поднималась еще одна, которая вела к поселковому кладбищу. Отсюда, с дороги, оно напоминало кусок подтаявшего льда. Сверху заснеженные деревья, снизу голубенькая полоска оградок. Кладбище было хорошо видно из поселка, но оно как-то примелькалось, ребятишками мы туда не ходили, вокруг него была пахота, делать там было нечего, о нем вспоминали только в родительские дни, да вот по таким горьким случаям. Едва заметив голубую полоску, я точно получил тайный приказ, не задумываясь, быстро зашагал в гору. Наверху дорога расползлась, разбежалась узенькими тропинками, они метались вокруг деревьев, оградок, обрываясь то в одном, то в другом месте. Ослепительно сверкал снег, в воздухе искрилась голубоватая ледяная пыль. Как я себя ни готовил, но, увидев свою фамилию на памятнике, вздрогнул и остановился. Не было сил идти дальше. До последней секунды во мне оставалась слабая, сумасшедшая надежда, которая наперекор всему живет, наверное, в каждом человеке. Теперь она пропала. Я дернул
Мать смотрела на меня, слегка улыбаясь. Такую фотографию, только маленькую, я видел у нее на пропуске. Вокруг было истоптано, желтыми пятнами проступала свежая глина, куски мерзлой глины. У самого заборчика каким-то чудом уцелел кусочек нетронутого снега. Я присел на корточки, зачерпнул в горсть снег, он был такой же, как и везде, — липкий. Я как-то враз погрузился и странную пустоту, вновь вошла в меня боль, будто засунул руку не в снег, а за дверь и мне по нечаянности защемили пальцы, а некому пожаловаться. В ушах стоял гул и звон, и мне было невдомек, что это звенит тишина, лишь ощущал, как туго, у самого горла стучит сердце.
Молча постоял еще немного, потом вышел из оградки, поглядел на поселок. Сверху он напоминал бабочку-капустницу: коротенькие серые тельца домов, сбоку маленькие крылья огородов. Время было обеденное, улицы оживились, по ним двигались машины. Дальше, насколько хватал глаз, лежал снег, а над ним светило солнце.
Не утерпел, оглянулся еще раз. Мать следила за мной, казалось, она не хотела отпускать, умоляла побыть еще немного с ней.
Костя не торопился домой. Во дворе школы деревянная горка, ребятишки, подстелив под себя портфели, катались с нее, а самые храбрые съезжали на ногах. Поначалу я не узнал брата; пальто у него было в снегу, мех на шапке намок, на щеках темные полосы. Он тоже пробовал съезжать на ногах, но каждый раз где-то на середине неловко валился на бок и дальше катился лежа. Я окликнул его, он подбежал ко мне, схватил на руку:
— Степ, давай вдвоем, у меня не получается.
Мы забрались на горку. Костя посмотрел вниз на ребятишек, они обступили ледяной желоб, подсказывая брату, как лучше всего удержаться на ногах.
— Эй вы там, внизу! — крикнул брат. — Не мешайте!
Я взял Костю за плечи, и мы съехали на землю. Ребятишки гурьбой тут же помчались к горке.
— Осинцев, Степан! — окликнул меня знакомый голос.
Я оглянулся. В дверях школы стояла Ирина Васильевна — моя классная руководительница. Была она все такая же полная, высокая, только волосы белые-белые. В поселке она жила давно, было ей за пятьдесят, и если в какой-то семье заходил разговор о школе, то прежде всего вспоминали Ирину Васильевну. Все учились у нее.
— Вот ты какой стал! — ласково оглядела она меня. — Ты ко мне пришел?
— Нет, — я замялся, оглянулся на горку, — за братом. Нас сегодня в детдом пригласили.
— Думаешь все-таки туда определить ребятишек?
— Нет, я их в город возьму. Вот документы только оформить не могу. В райисполкоме был. Серикова говорит: характеристику надо, а мне за ней не ближний свет ехать!
— Вот что, Степа. Если есть время, пошли со мной, я напишу характеристику.
— Так я уже четыре года как не учусь в школе!
— Ты у меня на глазах вырос, мне ли тебя не знать. Пошли, без разговоров.
Она привела меня в учительскую, в которую по своей воле мы не заходили. Обычно сюда приводили провинившихся учеников. Чаще других сюда попадал Сериков, с ним вечно приключались разные истории: то разобьет окно, то подерется с кем-нибудь. Но все сходило ему с рук, выручала мать.
Ирина Васильевна написала характеристику. Поискала что-то на столе, затем принялась выдвигать ящики, вытаскивать оттуда бумаги, тетради.