Почувствуй мой Ад
Шрифт:
Громко постукивая каблуками по школьному коридору, шла высокая шатенка, уверенно смотря впереди себя и не обращая внимание, на завистливые взгляды.
«Будьте все вы прокляты!» — она мысленно убила каждого, кто завидовал ей/желал смерти, что девушка считала одним и тем же. Она ненавидела всех тут присутствующих и единственное, что её тут держит, — это безопасность.
Завернув за угол, она увидела весьма интересную картинку — флиртующего Айзека Лейхи и Эллисон Арджент. Было и невооружённым взглядом ясно, что между ними есть какая-то химия. Впрочем, это не проблемы Элеонор.
Она всем своим нутром ненавидела этих тупых оборотней и уже давно бы убила их, но это тоже не
Правда, Колдер думала о Скотте. Он достаточно силён, чтобы расправиться с одним из её «братьев». Но сейчас её это не волновало. Не её проблемы. Девушка любила оставлять всё на потом. Короче говоря, её мало что волновало. Даже тот же Луи, который вроде её возлюбленный, но она чувствовала к нему ровно ничего. Для этой девушки, любовь была просто чьей-то фантазией, иллюзией, не больше. А времени на эту ерунду у неё не было. Но, это она считала лишь сейчас. Никто не знает, что будет завтра.
Шатенка спокойно зашла в кабинет химии, где на одной из парт сидел Томлинсон. Он был её игрушкой. Сам того не подозревая, попался в её сети. Вероятно, Элеонор могла предоставлять намного больше опасности, раз влюбила в себя демона. Невинная овечка на первый взгляд, но внутри кроется настоящая тьма.
Колдер подошла к парню, вставая у него между ног, сладко целуя парня, заставляя его гнилое сердце биться в несколько раз сильнее, чем прежде. Он думал, что она любит его, но нет, она просто использует его.
— Я скучал, — хрипло и довольно сексуально прошептал тёмно-русый парень. Эль закусила губу, пробираясь своими пальчиками под футболку демона, гладя его торс.
— И я, любимый, — и он снова не заметил фальши в её голосе и не заметил ненависти в её глазах. Влюблённые слепы.
Можно сказать, Элеонор Колдер была бы самым большим разочарованием Луи Томлинсона, если бы Зейн Малик раскрыл её маленький секрет. Но он никогда это не сделает, потому что он чертовски любит пухлые губы шатенки, громкие стоны, срывавшиеся с её уст, во время того, как они уединяются, податливое сексуальное тельце. Они скрываются слишком хорошо, чтобы это было видно. Возможно, их роман понесёт за собой какие-то чувства, но если только Элеонор первая не сгорит в этом огне, пока Зейн будет наблюдать со стороны, как она медленно умирает, губит сердце и душу.
Впрочем, это его не интересовало. Это не было то, о чём он заботился.
Возможно, Зейн Малик стал бы самым большим разочарованием Элеонор Колдер, если бы первый рассказал всё Луи Томлинсону.
***
POV Zoe
— Райди? — без стука (в прочем, как обычно) в мою комнату зашла мама. Она закинула полотенце на плечо и подошла ко мне. Женщина потёрла руки и села с краю на кровати, смотря на меня своими пронзительными карими глазами. Ну, это могло означать лишь одно — она хочет поговорить. Серьёзно поговорить. Мне пришлось отложить книгу, которую я начала читать — это «Бегущий в лабиринте» Джеймса Дэшнера.
Честно говоря, это моя самая любимая книга. Я перечитывала ещё уже раз пять с тех пор, как купила её пару месяцев назад. Настолько она меня впечатлила. И из-за этого, все знали, что меня нельзя беспокоить, когда я читаю эту книгу. Но маме плевать. Ей вообще плевать на меня. Я не нужна ей вовсе.
Вообще, моя мать противная и мерзка мне. Она взяла меня с собой, чтобы насолить отцу, потому что знает, как сильно он любит меня, а я его. Эта женщина не может называться матерью, потому что даже не участвовала в процессе моего воспитания. Она была слишком занята работой и новыми интрижками с коллегами. Теа считает, что если она вынашивала меня все те семь месяцев, то она прекрасная мать, хотя я знаю, что во время беременности она вела довольно разгульный образ жизни. Даже был один раз скандал матери с отцом, что я, возможно, не его дочь. Полагаю, папа любил маму, раз всё прощал ей. Но я не понимаю его, я бы никогда не смогла простить кого-либо, кто предал меня. Это слишком.
И так, можно сказать, что Теа слегка была нервна: её дыхание было сбитым, ладони потели, а наши взгляды так ни разу и не встретились. Вообще, моя мама редко когда смотрит кому-то в глаза (не считая её любовников, которым «строит» глазки) и я не исключение.
— Я в который раз тебе говорю, мама, — сквозь зубы, прошипела я, — не называй меня Райди, ясно?
Я готова была взорваться просто сейчас. Никто и никогда не может так называть меня кроме моего отца. Это он придумал мне эту кличку, когда мне было лет пять. Тогда это выглядело милым и невинным. А сейчас я уже выросла, да и папы нет рядом. Последний раз я разговаривала с ним того утра, когда мы уезжали. Но я должна позвонить ему, потому что прошла уже неделя. Что очень странно, потому что я даже не помню половину дней, когда была в школе или что-то вроде того. Будто мне стёрли память, а когда я пыталась что-то вспомнить, у меня начинала болеть голова
— Иисусе, Зои, не сейчас, — она громко цокнула и демонстративно закатила глаза. — Я бы хотела сейчас с тобой поговорить о очень важной вещи. Ты уже взрослая, тебе скоро будет восемнадцать, поэтому я знаю, что с тобой нужно сейчас об этом поговорить.
Женщина говорила довольно неуверенно, постоянно теребя в руках это несчастное полотенце, которое съехало с её плеча, почти валясь на полу. Но я всё ещё не понимала, к чему она клонит и что вообще несёт, чёрт возьми!
— Я знаю, что сейчас у мальчиков твоего возраста на уме…
— О Боже, мам, — я простонала, закрывая лицо ладонями, — мы можем не говорить об этом сейчас?
Я не хотела говорить с ней о моей личной и сексуальной жизни, которой попросту нет. Но, я уверенна, что в этом деле она эксперт.
— Нет, Зои, ты чего?! — возмутилась она, направляя на меня удивлённый взгляд, — все родители должны говорить об этом со своими детьми, чтобы уберечь от неверных решений и предостеречь от лишних проблем!
— Но ты-то тут при чём? — я поняла, что взболтнула лишнего, когда она широко раскрыла рот, а её глаза потемнели, стали почти чёрными. Через секунду она сжала свою челюсть, пытаясь успокоиться. Я знаю, что в контролировании гнева она слаба, потому что всё время вымещала всю свою злость на мне и папе.
— Знаешь, Зои, возможно, я была ужасной матерью на протяжении семнадцати лет, — ужасной — это ещё мягко сказано, — но я хочу всё исправить. Понимаешь, я всё время была занята работой, — или теми, кто там находится, — и думала лишь о своей карьере, потому что была молода и глупа. Конечно, сыграла роль и твоего отца, он попросту не давал мне тебя воспитывать. Он запрещал мне к тебе подходить, потому что считал, что я могу плохо влиять на тебя. А все из-за того, что я не раз оступалась в своей жизни. Да, это так. У меня было пару отношений на стороне, но всё из-за того, что с твоим отцом мы уже даже не спали в одной кровати более семи лет. Знаешь, — она запнулась, смотря мне прямо в глаза, что означало, что она уверенна в своих словах, то есть, не лжёт (или просто хорошо скрывает ложь), — мы просто в один момент поняли, что больше не любим друг друга. Я вышла замуж в восемнадцать лет, а твоему отцу было двадцать пять. Я была глупа и молода, когда пошла на поводу у твоего отца. Наша любовь была запретной, но запретный плод сладок, не так ли?