Под Андреевским и Красным флагом. Русский флот в Первой мировой войне, Февральской и Октябрьской революциях. 1914–1918 гг.
Шрифт:
После этого пленных из состава экипажа крейсера держали под особо строгим контролем – их отправили на Дальний Восток, в Хабаровск. В 1915 г. командир «Магдебурга» корветтен-капитан Рихард Хабенихт (1874–1944) смог бежать, и это вызвало большой переполох: боялись, что он знает про обнаружение русскими сигнальных книг и может выдать эту тайну соотечественникам. Его долго искали и поймали уже в Китае.
В 1915 г. произошло Великое отступление русской армии, к августу фронт откатился до Риги, и там начались позиционные бои. Возникла новая задача – поддержка флотом сухопутной армии.
Перед Первой мировой войной никто в Европе даже не рассматривал такую возможность. Флот и армия существовали как бы в параллельных вселенных
Возможно, болезненно-подозрительное отношение к идее координации своих действий с армией было связано у моряков с психологической травмой, полученной ими при переходе от паруса к пару. В то время сухопутные теоретики стали писать, будто флот уже ничем не отличается от армии; маневрирование эскадрой происходит так же, как маневрирование батареей полевой артиллерии, поэтому специфика флота ушла в прошлое и руководство им может осуществляться так же, как сухопутной армией, и теми же людьми. Естественно, моряки всего мира стали опровергать это убеждение.
Между тем необходимость сотрудничества армии и флота становилась все очевиднее. Например, если бы в 1914 г. немецкий флот серьезно взялся помогать армии при взятии Антверпена, то город можно было бы принудить к капитуляции раньше. Это позволило бы высвободить немецкие войска – целых два корпуса – и перебросить их на Марну, где решалась судьба войны.
В России взаимодействие армии и флота было чуть более тесным, чем в других европейских странах. Еще накануне Первой мировой войны было принципиально решено, что приморские крепости следует передать морякам. До этого, начиная с середины XIX в., береговая оборона находилась в руках сухопутной армии, причем как орудия, так и методы стрельбы по кораблям военные разрабатывали сами. Нелепость такого положения обнаружилась во время Русско-японской войны, когда выяснилось, что сухопутные артиллеристы не представляют себе особенностей конструкции современных боевых кораблей, по которым им предстояло вести огонь.
Передать береговые крепости в подчинение флоту удалось только в 1925 г. Но одну новую крепость начали строить в 1913 г. как чисто морскую – это была «Морская крепость императора Петра Великого», заложенная в Таллинне-Ревеле. Для ее сухопутного гарнизона даже придумали особую форму, которая сочетала элементы флотской и сухопутной формы, а ее приморские батареи должны были обслуживать моряки.
В 1915 г. пришлось решать вопросы взаимодействия армии и флота практически. Канонерские лодки и эсминцы стали действовать совместно с сухопутной армией, обстреливать немецкие позиции, и делали это успешно.
Кроме того, с началом Первой мировой войны на сухопутном фронте появились морские батальоны. Впервые это случилось на Кавказе. Когда в 1914 г. началась мобилизация, оказалось, что в России матросов в запасе гораздо больше, чем требуется на кораблях. Поэтому из них сформировали несколько батальонов и отправили в Батум, в Михайловскую крепость. Потом точно такие же батальоны появились на побережье Балтики, под Ригой, причем их использовали как штрафные части: туда отправляли моряков, которые в чем-то провинились. Например, Павел Ефимович Дыбенко (1889–1938), известный лидер революционных матросов, одно время воевал в таком морском батальоне.
Самой экзотической морской частью на суше был, конечно, Конно-пулеметный отряд Балтийского флота при Кавказской туземной конной (Дикой) дивизии. Видимо, командование решило, что быстро освоить пулемет кавказским кавалеристам не удастся: тогда он считался очень сложным механизмом, для обращения с которым нужна недюжинная техническая подготовка, – а вот моряки смогут разобраться в любой машине. Конные пулеметчики носили форму Кавказской конной дивизии – черкески с газырями, но при этом черные погоны с трафаретом «БФ» (Балтийский флот). Этот отряд принимал участие во всех боевых действиях Дикой дивизии. Командовал им морской офицер лейтенант Лев Львович Жерар-де-Сукантон (1886–1961), барон, потомок французских эмигрантов времен Великой французской революции. Летом 1916 г. он был официально переведен в сухопутную армию.
В Первую мировую войну на Балтике практически не происходило крупных артиллерийских боев между кораблями. Из отдельных столкновений следует назвать подвиг канонерской лодки «Сивуч» 6 (19) августа 1915 г., которая погибла в неравном бою с немецкими кораблями в Рижском заливе, заслужив прозвище «балтийский “Варяг”».
Самым большим провалом немецкого флота на Балтике за всю войну стала попытка набега эсминцев на Балтийский порт (Палдиски) 10 ноября 1916 г. Из 11 германских эсминцев два погибли на минах на подходе к русскому берегу, а еще пять – при отходе. При этом эффект от набега был нулевым – береговые объекты получили незначительные повреждения, был ранен один русский солдат.
На протяжении всей войны Балтийский флот ставил мины и укреплял береговую оборону. За это время число береговых батарей увеличилось в 5 раз (до 85), а орудий на них – в 3,4 раза (до 290). Было выставлено 35 783 мины в оборонительных заграждениях и 3248 мин в активных заграждениях, у вражеских берегов. Для сравнения, на Черном море, где роль минных заграждений была значительно меньше, было выставлено 5752 мины в оборонительных и 7432 – в активных заграждениях.
Крупнейшей за всю войну операцией на Балтике стала Моонзундская. Моонзунд – архипелаг из островов, которые ныне принадлежат Эстонии: Хийумаа, Сааремаа и Муху, или Даго, Эзель и Моон, как они назывались в то время. Шел октябрь 1917 г., в России на повестке дня стояли грандиозные социальные преобразования, война в сознании людей отходила на задний план. Поэтому русские моряки и солдаты сухопутных частей в бой не рвались.
Немцы использовали в той операции свои новейшие линкоры, в том числе «Байерн». Официально эти корабли находились на испытаниях, кроме того, немцы не рисковали выводить их в Северное море, опасаясь британского флота. Однако и Балтика оказалась совсем не безопасна для немцев – 12 октября 1917 г. «Байерн» подорвался на мине у Моонзунда и чуть не погиб. Русское командование очень боялось потерять четыре своих дредноута, поэтому они практически не участвовали в боевых действиях. Здесь сработало правило – чем больше и дороже корабль, тем меньше он участвует в боях. Страх потерять чудовищно дорогой линкор приводил к тому, что корабли большей частью отстаивались на якоре. В результате при Моонзунде сражался старый броненосец «Слава» 1905 г. постройки. Он получил повреждение, довольно сильно осел, не смог пройти пролив между Мооном и материком и был затоплен. Но все же он до последнего вел огонь по немцам. Сейчас высказывают мнения, что в артиллерийской дуэли с немецкими линкорами «Славе» не удалось добиться ни одного попадания (а немцы попали несколько раз), но это дискуссионный вопрос.
Несмотря на героизм отдельных моряков, в ходе Моонзундской операции немцам удалось прорваться в Рижский залив и захватить Моонзундские острова десантом, что значительно улучшило их стратегическое положение.
После Моонзундской операции боевые действия на Балтийском море уже не велись.
Самым большим страхом русского морского и военного командования было предположение, что немцы пойдут на Петроград. Военные при планировании всегда исходят из наихудшего сценария. Иногда это играет злую шутку, потому что наихудший вариант почти никогда не реализуется. В России перед началом войны исходили из того, что, во-первых, к Германии присоединится Швеция, во-вторых, в Финляндии будет антирусское восстание, и на этом фоне немецкий флот в полном составе пойдет в атаку на Петроград.