Под белой мантией
Шрифт:
Однажды мне доложили, что больного, которого по моей рекомендации поместили в институт, выписывают без операции. Я потребовал объяснений у лечащего врача, старшего научного сотрудника.
— Мы посоветовались с Феликсом Витальевичем и решили: незачем с ним возиться, если человеку семьдесят девять лет.
Откровенный цинизм, жестокость были возмутительны. Я предложил подать заявление об уходе. Видимо, на врача это подействовало отрезвляюще. Через некоторое время он извинился и попросил оставить его хотя бы ординатором. Я не возражал: специалист хороший, а гуманизму пусть поучится под руководством более опытных товарищей.
…Привезли к нам молодую женщину с неясным диагнозом. Непонятная слабость,
Больная подлежала более тщательному и всестороннему изучению. Предстояло провести внутривенную пиелографию и ангиографию — контрастное исследование почек, лоханок, мочеточников и почечных сосудов; кроме того, установить функцию почки. Тогда уже, уточнив с нефрологом бесперспективность терапевтического лечения, рассматривать вопрос о возможности пересадки почки. Подготовиться к пересадке органа — значит определить биохимические показатели крови и отдельно кровяных элементов, подобрать иммунодепрессанты для подавления реакции отторжения. Только после этого искать донора, хоть в какой-то мере подходящего по биологической совместимости. Ничего из этого не было осуществлено, потому что вопрос о пересадке почки ещё находился в стадии обсуждения.
В это-то время к нам доставили человека, пытавшегося покончить с собой. Его сняли с петли живого, но, судя но некоторым признакам, кора мозга уже не функционировала. Решив, что кора погибла безвозвратно и реанимационные мероприятия бессмысленны, Феликс Витальевич тут же вечером, прямо-таки с бухты-барахты, захотел произвести пересадку почки самоубийцы больной женщине. К счастью, дежурившим врачам удалось отговорить его от столь рискованного шага.
Я был взбешен таким преступно-легкомысленным отношением заместителя к чужой жизни. Между нами состоялся тяжёлый разговор. К моему удивлению, Феликс Витальевич не был ни смущён, ни обескуражен. Сидел спокойно, невозмутимо, а когда я кончил, встал и резко сказал:
— В данном случае, Фёдор Григорьевич, вы занимаете позицию консерватора, перестраховщика. Я же, решившись на операцию поступил как врач, борющийся за прогресс в медицине.
Бесстыдная демагогия! Куда девалось его показное смирение?.. Сдерживая себя, снова постарался доказать этому горе-профессору, что авантюрная операция никак не может свидетельствовать о прогрессе хирургии, за лихачество расплачиваются больные, а, хирург оказывается в положении уголовно наказуемого.
Наверное, каждый остался при своём мнении. Я серьёзно задумался о том, что Феликс Витальевич пока что пользы не принёс никакой, если не считать его снабженческих талантов, а вреда успел наделать много и не заслуживал доверия. Обратился к руководству с просьбой забрать его от нас, но — как в глухую стену. Следствием, однако, было то, что Феликс Витальевич опять присмирел.
… В институте лежал довольно молодой морской офицер с раком лёгкого. Опухолевым процессом было поражено одно лёгкое, но и во втором на рентгеновских снимках просматривались тени, похожие на метастазы. Картина безнадёжная, добиться излечения не удастся. Если больному и удалить все лёгкое с первичным ракообразованием, он умрёт от метастазов.
Надо было думать, как хоть временно воспрепятствовать болезни — рентгеновскими лучами или с помощью химиотерапии, поскольку если не выздоровление, то борьба за продление жизни была возможна и необходима. Какое именно продление — сказать трудно, но любой «подарённый» срок есть благо. Спроси у человека, что ему лучше — умереть сегодня или через неделю, он ответит, что лучше через неделю.
Николай
— Вечной жизни мы дать больному не можем. Наша задача — её продлить и сделать приятнее.
Вот почему первая заповедь Гиппократа, обязательная для медиков, — не вреди. Если ты не можешь помочь, то по крайней мере — не вреди.
Дело было летом. Я отдыхал на курорте. Феликс Витальевич, будучи в моё отсутствие главным хирургом и главным администратором института, вновь пошёл на «смелый, новаторский» шаг.
В реанимационное отделение поступил больной с сильным ушибом мозга. Он был в бессознательном состоянии, рефлексы погашены, на электроэнцефалограмме — прямая линия. Между тем сердце работало нормально. Дыхание поддерживалось искусственно.
И вот в субботу, когда у большинства сотрудников выходной день, Феликс Витальевич пригласил операционную сестру, двух молодых наркотизаторов и стал готовиться к пересадке лёгкого от больного с травмой черепа к раковому больному.
С точки зрения показаний операция не имела ни малейшего смысла.
Даже если предположить, что лёгкое прижилось, моряка это не избавило бы от уже распространившихся метастазов. А если бы метастазов не было, куда безопаснее удалить поражённую часть: люди нестарого возраста хорошо переносят операцию, одышки не испытывают — оставшееся лёгкое берёт на себя целиком дыхательные функции. Напротив, в пересаженном органе очень долго, многие месяцы, резко ограничен газовый обмен, что конечно же не облегчило бы самочувствие больного, чьи дни и так были сочтены.
С научной точки зрения подобный «эксперимент» наглядно демонстрировал грубое невежество.
Известно, что чужеродное лёгкое, когда не принимаются соответствующие меры, отторгается на четвёртый — одиннадцатый день вследствие генетически обусловленных различий между донором и реципиентом (тем, кому производится пересадка). После любой гомотрансплантации в крови реципиента появляются антитела. Учитывая природу тканевой несовместимости, исследователи изыскивают способы блокировать иммунные реакции организма; без этого предпринимать такого рода операции — преступно. К тому же необходимо позаботиться о том, чтобы сохранить лёгкое: пока меняют «хозяина», оно находится в состоянии аноксии, то есть кислородного голодания, до двух часов и более. Здесь рекомендуется «замораживать» трансплантат охлаждённым раствором глюкозы с гепарином, что предотвращает склеивание эритроцитов в капиллярах лёгочной ткани на несколько часов.
Ни одно из этих условий Феликс Витальевич не выполнил. Допустил он и чисто технические ошибки.
Кроме двух вен, приносящих кровь в левое предсердие из лёгкого, и лёгочной артерии, доставляющей кровь из правого желудочка в лёгкие, имеется ещё так называемая бронхиальная артерия, одна или несколько, диаметром 2–3 миллиметра и меньше, которые идут непосредственно из аорты и питают ткань лёгкого и бронхов. При пересадке их тоже надо обязательно сшить, иначе лёгкое может омертветь. И ещё. Большое значение имеет лимфообращение, нарушение которого вызывает отёк лёгкого. Поэтому с лимфатическими путями требуется особо бережное обращение.
И этого Феликс Витальевич не предусмотрел.
В результате к концу операции оба больных погибли, что и следовало ожидать.
Когда я вернулся из отпуска, шум, поднятый вокруг данного экстраординарного события, уже утих. Погасила «неприятный» инцидент специально приезжавшая комиссия.
Нет ничего удивительного в том, что и в этот раз Феликс Витальевич не сделал никаких выводов. К сожалению, по существующему положению я не имел права его уволить, а мои неоднократные беседы и увещевания приносили мало пользы. Он их выслушивал, соглашался, но стоило мне куда-то отлучиться, продолжал вести себя по-прежнему.