Под чужим именем
Шрифт:
Сын Миша, босой, в одних трусиках, с лицом, перепачканным пенкой клубничного варенья, входил на цыпочках в спальню и шепотом спрашивал:
– Папа, ты спишь?
– Нет, – так же тихо отвечал Шабров.
– Болит?
– Болит…
И так же на цыпочках Миша выходил из спальни и бежал во двор, где в медном тазу на таганке булькало и кипело ароматное варенье.
Мария Сергеевна, в пестром ситцевом фартуке поверх платья и цветастой косынке, стояла с ложкой около тагана, то и дело снимая пенку и подкладывая
Жена Шаброва была преподавательницей литературы в старших классах женской средней школы. У нее была стройная фигура, длинные светло-русые волосы, собранные на затылке в тяжелый узел, серые глаза, немного вздернутый нос и полные яркие губы.
Когда зной стал спадать, а варенье уже остыло и было переложено в стеклянные банки и завязано марлей, Мария Сергеевна полила садик подле дома, накрыла круглый садовый стол и подала окрошку, стоявшую в ведре с холодной водой. Шабров вышел в сад, боль отпустила его, но во всем теле он ощущал предательскую слабость.
От земли поднималась испарина, пряный аромат розового шиповника смешивался с запахом горячей, истомленной земли.
Мишка, умытый, чистый, с ложкой в руке дожидался отца.
В окрошке, точно айсберг, плавал кусочек льда, а из-под изумрудной зелени укропа аппетитно выглядывал золотистый крутой желток.
– Ну, папа, садись, – торопил Мишка отца.
– Сейчас, только умоюсь, – ответил Шабров сыну и направился к ведру с холодной водой, где уже с черпаком в руке дожидалась Мария.
Умывшись здесь же возле грядки с укропом, громко фыркая, когда холодная вода попадала за рубашку, Шабров вытерся и, посвежевший, сел за стол.
– Петя, может быть, налить стопочку? – не сдерживая улыбку, сказала Мария грудным голосом приятного низкого тембра.
– Видал, Михайло? – обратился Шабров к сыну. – Добра наша мать, водочки предлагает. Ты как, будешь?
– Нет, – сказал важно Мишка и отрицательно помотал головой.
– Мужчины отказываются, – не без сожаления сказал Шабров и принялся за окрошку. Но на этом кратком диалоге Мария Сергеевна не собиралась исчерпать тему, волновавшую ее весь этот день.
– Знаешь, Петя, – продолжала она, – я, кажется, начинаю остро ненавидеть этого твоего Вербова!
– Почему? – не отрываясь от окрошки, спросил Шабров.
– Раньше я считала, что он просто пошляк и циник, относилась к нему с брезгливостью и только теперь начинаю убеждаться, что, кроме пошлости и цинизма, он обладает и еще одним качеством…
– Каким? – заинтересовавшись, спросил Шабров.
– Он нечистоплотен. Я не понимаю, Петр, тебя. Как ты, старый член партии, опытный инженер, наконец, полковник, – да, да, это очень ко многому обязывает, – как ты не видишь, что у тебя под носом орудует пройдоха, делец типа Подхалюзина! У него, наверное, и к рукам прилипает.
– Чепуха! – перебил Шабров жену и повторил: – Чепуха! Просто веселый парень, из тех, что с песней по жизни шагают.
– Не с песней, а с водкой, – поправила Мария.
– Водку продают, чтобы ее пили…
– Да ум не пропивали, – опять бросила Мария. Она была очень взволнована, но говорила как всегда, не повышая голоса, стараясь убедить собеседника простой логикой своего мышления.
– Наконец, – сказала она, – тебе, Петр, пить нельзя, у тебя больна печень, и если ты сам о себе не желаешь думать, подумай о сыне.
Мишка, покончив с тарелкой окрошки, отправил в рот кусочек нерастаявшего льда, прищурился от удовольствия и стал наблюдать за большой зеленой стрекозой, которая сидела на розовом цветке шиповника.
Шабров отлично понимал, что Мария права, пить ему действительно нельзя, да и положение его в городе и на стройке обязывало ко многому, но, малодушно отодвигая от себя решение этого очень важного вопроса, он искренне обрадовался, увидев входящего в сад с большой банкой чайного гриба Гуляева.
– Привет, Мария Сергеевна! Привет! – шумно поздоровался Гуляев и поставил на стол банку.
– Это еще что такое? – спросила Мария.
– Это чайный гриб, а по-научному: палочки уксусно-кислого брожения. Чудесная вещь от изжоги, жажду утоляет, словом, необходим в домашнем хозяйстве.
– Мишка, ну-ка принеси стакан, отведаем палочек! – сказал Шабров сыну, и когда тот убежал в дом, громко шлепая босыми ногами, спросил: – Как там в управлении? Кирпич вывезли?
– Сергей Иванович, тарелку окрошки не желаете? – предложила Мария.
– Спасибо, не откажусь, – ответил ей Гуляев и затем Шаброву: – Все в порядке, сегодня майор Никитин свирепствовал, такой навел страх на МТО, что они постарались: на всех объектах недельный план выполнен!
– Степан молодец, у него мертвая хватка. Он как вцепится, не отпустит, пока своего не добьется, – сказал Шабров.
– Пожалуйста, кушайте, – подавая на стол окрошку, сказала Мария. – Я вас еще не благодарила, Сергей Иванович, за фотографии сына. Спасибо, очень хорошо!
– Их бы в альбомчик, и знаете, так через каждые полгода – год. Глядишь, вырос парень, а в альбоме его история, самому потом будет интересно, – расправляясь с окрошкой, говорил Гуляев.
Мишка принес стакан. Шабров отведал чайного гриба, похвалил. Потом Гуляев сфотографировал всех у садового стола и, внезапно заторопившись, простился и ушел, а через некоторое время, нагруженный кульками, с шутками да прибаутками ввалился Вербов.
– Чтоб больной не превратился в мощи, ему лекарства нужны попроще! На, болящий, получай: чернослив, лимоны, мессинские апельсины, портвейн три семерки, лечись – не ленись! – выпалил он, расставляя на садовом столе кульки.
Сухо кивнув Вербову и захватив с собой сына, Мария Сергеевна ушла в дом.