Под чужим знаменем
Шрифт:
– Они образованные, а ты смекалист, – парировал Лацис. – Будете на равных.
Они сели в автомобиль, и шофер, с натугой покрутив рукоятку, заставил мотор зачихать, задергаться, и под облаком дыма, как под зонтиком, «бенц» покатил по улице.
…А немного времени спустя этот же двор пересек Юра. Вошел в вестибюль госпиталя. Около лестницы за столиком дежурила сестра, что-то записывала в журнал.
Юра громко кашлянул, чтобы обратить на себя внимание. Сестра подняла голову.
– Тебе что, мальчик? – строго спросила она.
– Извините, я хотел бы посетить
– Его сегодня уже проведывали!..
– Но мне тоже нужно… – Он подумал и тихо, но твердо добавил: – Мне необходимо…
– Вы – родственник? Сын? – с любопытством разглядывая мальчика, допрашивала сестра.
– Нет. Но…
По лестнице спускался маленький толстенький и сердитый старичок в белом халате. Он сердито махал руками:
– Ступайте! Ступайте! Часы приема посетителей кончились! Сестра, в чем дело? Немедленно удалите посторонних!
Юра, вздохнув, направился к выходу. Но потом вернулся. Вынул из-за пояса книгу, положил ее перед сестрой:
– Пожалуйста, передайте эту книгу товарищу Фролову!
Сестра взяла книгу, пролистала ее, удивленно прочла название:
– «Граф Монте-Кристо»…
Юра вышел из ворот госпиталя, и город в сумерках показался ему чужим и неприветливым. С глухой обидой он думал о том, что остался совсем один, что нет у него в этом огромном городе человека, дома, крова, куда бы он мог сейчас пойти. Страх одиночества родил и окончательно укрепил в нем то решение, которое он принял.
Где-то был его отец… Путь к нему далек и труден. Но, отойдя от госпитальных ворот, он сделал первые шаги по этому пути.
Глава четырнадцатая
Допоздна засидевшись в кабинете, Щукин тщательно обдумывал полученное от Николая Николаевича донесение о провале Киевского центра. Неожиданно наступила для него полоса неудач – арест Загладина, теперь провал Киевского центра. Щукин был верен своей всегдашней привычке не преуменьшать масштабов случившегося, хотя Центр, он знал, не был могущественной организацией. Но он был его детищем, пусть и худосочным. Донесение вызвало в нем поначалу приступ слепого нервного гнева. Когда острота известия несколько притупилась, Щукин весь отдался напряженному анализу. Провал заговора подтвердил его предположение, что события в Киеве – не цепь случайностей, что скорее всего это хорошо продуманная и организованная операция чекистов. Но как они вышли на Центр? Где, с какой стороны организация оказалась уязвимой? Кто допустил ошибку? Сперанский? А может быть, Лебедев? О его судьбе Николай Николаевич ничего не сообщал. Неужели причина провала в Лебедеве? Нет, это маловероятно, Лебедев очень осторожный, опытный разведчик. Значит, он, Щукин, что-то не предусмотрел, позволил застать себя врасплох?
Нужен был Осипов. Щукин вызывал его дважды, но капитана не могли найти. С еле сдерживаемой яростью Щукин вызвал дежурного, приказал ему немедленно найти капитана. Но Осипов вскоре явился сам. Молча выслушал начальственные замечания Щукина по поводу его беспричинного отсутствия. Дождавшись паузы, тихо сказал,
– Что с Лебедевым? – нетерпеливо спросил Щукин.
– Подполковник погиб. Чекисты вышли на ювелира. Когда Лебедев с проводником пришли туда, их ждала засада. Осадчему удалось бежать, – ровным, бесстрастным голосом докладывал Осипов.
– Ю-ве-лир, – раздельно проговорил Щукин, глаза его сузились. Значит, либо его перехитрили чекисты, либо источники провала следует искать здесь… в штабе. Похоже, что здесь.
– Кто знал о ювелире? – Это было раздумье, а не вопрос, но Осипов готовно ответил:
– Кроме нас с вами, только Лебедев и командующий. – Немного помедлив, он добавил: – Еще, может быть, ротмистр Волин.
– А связной? – пронзительно взглянул на капитана Щукин.
– Исключено. Мирон Осадчий ничего не знает. Шел, куда приказывали.
Щукин почувствовал незнакомую прежде ватную слабость во всем теле: он был постоянно готов к самым неожиданным ситуациям, только не к этому, не к встрече с лазутчиком красных вот так впрямую, в штабе! Это же катастрофа. Именно катастрофа… В последнее время Николай Николаевич уже дважды сообщал, что, по его предположениям, некоторые оперативные сводки Добровольческой становятся известными в штабе красных. Однако Щукин решительно отвергал эти предположения как не имеющие под собой почвы. Но теперь?.. Полковник вытер пот со лба. Теперь-то как? Кому верить? Кому доверять?
– В приемную командующего могли просочиться сведения о ювелире, – предположил Осипов, присвоив себе прежнюю настороженность Щукина к Кольцову.
Щукин вспомнил о своем разговоре один на один с командующим – тот, не читая и даже не поинтересовавшись фамилией ювелира, подписал письмо.
– Нет, не могли! – Полковник отошел к зашторенному окну. «А ведь у меня нет другого выхода, как немедленно начать проверку офицеров штаба, – с внезапной бессильной горечью подумал он. – Проверку тщательную и строгую».
Утром следующего дня полковник Щукин стремительно прошел через приемную командующего, но прежде чем войти в кабинет, коротко бросил Кольцову:
– В ближайший час Владимир Зенонович будет занят. Никого не впускать, ни о ком не докладывать!.. Ни о ком!
Микки взглянул многозначительно: что-то случилось. Кольцов тоже отметил это про себя. Медленно, с немало стоящим ему спокойствием он собрал бумаги, разложенные на столе, не спеша направился к выходу. Поймав вопросительный взгляд Микки, сказал:
– Понадоблюсь – я у телеграфистов.
Со скучающим видом он прошел в аппаратную, спросил у дежурного офицера связи:
– Ничего срочного?
– Пока нет, Павел Андреевич, – ответил тот, не отрывая взгляда от телеграфной ленты.
– Я попозже еще загляну, – сказал Кольцов и вышел, оставив позади себя торопливый стук телеграфных аппаратов и тонкий писк морзянки. Скользнул в сумеречный тупиковый коридорчик. Затаив дыхание, несколько секунд прислушивался. На ощупь нашел знакомую дверцу и оказался в заваленной старой рухлядью комнатке. Замер.