Под каблуком у психопатки
Шрифт:
Набрать команду практически с нуля было нелегко. Желающих было много. От пяти до двадцати людей каждый день, которым было нечего терять, которые были согласны на любую работу, которую предложат. Большинство из них, по мнению Саши, были жалкими ничтожествами, которые не имели даже малейшего понятия, о том, что такое настоящая торговля. Всех этих неудачников он условно делил на несколько видов. Больше всего Сашу смешили "совковые отродья" - те, кого он считал узколобыми рабами, навсегда застрявших в прошлом, у которых не хватало даже малейшей смекалки, чтобы понять, что мир изменился, что Совок развалился, и это навсегда. Когда такие вот особи узнавали, что им нужно будет продавать
Также забавной, но более мерзкой категорией было "быдло" - отталкивающей наружности, неотесанные, тупые, часто агрессивные уроды. Такие сразу посылались восвояси. Одному такому быку, который позволил себе много лишнего текста, Саша с радостью разбил ебальник.
Самым смешным, по мнению Саши, видом были те, кого он называл "колхозниками". Всех их отличало одно - они говорили на суржике, на том самом чудесном "языке", о котором упоминал Гена. При этом каждый из бывших сельских жителей миксовал русские и украинские слова на свой собственный манер, вследствие чего любой деревенщина обладал своим уникальным словарным запасом.
Но больше всего московского работодателя бесили "чмошники" - мямли, мамины сынки, не обладающие внутренним стержнем. Этот вид был универсальным: "чмошники" составляли львиную долю как среди "совковых отродий" так и среди "колхозников". Даже среди "быдла" они часто встречались. Один раз Саше даже довелось увидеть "чмошное колхозное совковое быдло-отродье" - немытого, затюканного суржико-говорящего мужичка в "абибасе", для которого, при всем при этом, было принципиально важно, чтобы трудоустройство было официальным. Как он объяснил, ему это нужно было для пенсии. Ответ Саши на это был очень простым:
– Пиздуй искать пенсию в другом месте, сука немытая!
Со слезами на глазах мужичок быстро ретировался.
Иными словами, поиск нужных людей был подобен поиску иглы в стоге сена. Но мало-помалу, они все-таки находились. За неделю Саше, который принялся за дело с небывалым до этого энтузиазмом, удалось подобрать пятерых толковых парней, двое из которых легко выполнили план.
Никакого официального трудоустройства в ЮСОНСе, как и в большинстве предприятий тогда, не было, но несмотря на это, Саша не давал товар просто так - выдаче оного предшествовала переписка всех необходимых данных из паспортов, которые обязаны были предъявлять новоиспеченные сотрудники.
Вскоре процесс продаж пошел полным ходом. В начале каждого рабочего дня, которое приходилось на пол восьмого утра, Саша проводил с командой джусовый импект, распичевку и другие ЮСОНСкие ритуалы. Самым позитивным из них, несомненно, было "джусовое приветствие", когда в самом начале, перед другими ритуалами, ребята становились в круг, растирали ладоши, потом хлопали в них и как больные вовсю орали "ДЖУУУУУС!". После этого, каждый по очереди выходил в центр круга и смачно бил обеими ладонями по ладоням других членов коллектива. Это называлось "дать джус". Каждый, в конечном итоге, должен был дать джус каждому - это было обязательное условие. Параллельно со всем этим он рассказывал им общую информацию про ЮСОНС, его иерархию и легенды про Валика Синицына.
Один из ритуалов Саша пока не мог выполнить - посвятить в наставники того, кто этого уже заслужил. Для этого нужно было быть как минимум ассистентом магистра. К слову, спустя неделю Жирон так и не вышел на связь. Перед Сашиным отъездом, Миха написал ему номера телефонов, по которым с ним якобы можно было связаться в Москве и в Питере. Согласно договоренности,
Таким образом, спустя десять дней после приезда в Киев, Саша решил, что жирные слишком медленно двигаются, что бы их по жизни все ждали. В тот день в киевском филиале четверо адептов, из уже одиннадцати имеющихся, были посвящены им в наставники - Гена и трое других ребят. Чтобы как-то выделить себя, не присваивая себе звания ассистента, Саша именовал себя "главным наставником". Он посчитал, что использовать авторское условное название будет меньшим из двух зол.
За все это время Саша лишь раз позвонил родителям. Говорил с ними меньше минуты в стиле "как дела?
– нормально", мама очень просила позвонить Кристине, которая "очень волновалась". Кристине он таки позвонил, и сильно об этом пожалел. Дура только и делала, что плакалась в трубку и просила его вернуться.
– Мы это все уже обсуждали. Кристина, солнце, успокойся, - ласково и лицемерно успокаивал ее Саша, который подметил, что без тактильных методов воздействия успокоить истеричку намного сложнее.
– Я даже не могу тебе на пейджер стихи отправлять, - всхлипнула она.
"Жалость то какая" - поржал мысленно Саша.
– Ок, слушай, - продолжил он уже вслух.
– я в следующий раз запишу и продиктую тебе почтовый адрес нашего офиса, будешь туда письма со стихами отправлять, ок?
– Хорошо, - уже более спокойно ответила она.
– А может, давай я тебе буду иногда звонить на работу?
– Исключено!
– отрезал Дятлов.
– Нечего такие огромные деньги попросту тратить! Ну все, любимая - мне надо бежать. Отправляю тебе мысленный джус и пламенный поцелуй!
"И хуй в рот, что бы меньше пиздела" - мысленно добавил он.
Попрощавшись с нелюбимой девушкой, Саша снова вернулся к любимому делу. В будущем, он таки ввел для себя правило звонить ей раз в несколько дней, но это было больше для Кристининого душевного спокойствия, чем для Сашиного удовольствия.
Спустя две недели после Сашиного приезда в Киев ситуация с Жироном не поменялась: от жирного ублюдка по-прежнему не было никаких вестей. Саша оказался в довольно своеобразном положении: будучи всего лишь наставником, он полностью самостоятельно руководил филиалом в другом городе, и по окончанию второй недели под его началом было уже пятнадцать адептов и пятеро наставников. Среди них, к слову, не было ни одной женщины - Саша считал, что они не подходят для такой работы, в том числе и из-за их неспособности ходить с тяжелыми сумками по городу целый день.
Но вскоре женщина в коллективе все же появилась. Гена, которого, малёха подзаебало выполнять рутинную бумажную работу, которую на него взвалил Саша, привел в филиал какую-то свою жирную знакомую по имени Люда, и уговорил Сашу нанять ее в качестве секретарши. Саша довольно быстро согласился, поскольку поразмыслив, пришел к выводу, что гораздо больше от украинизированного китайца будет пользы в поле.
Толстуха Люда была просто огромной: широченная в плечах и ростом примерно метр девяносто, она возвышалась над Сашей, который ростом пошел в мать, а не в отца, и давно смерился с тем, что выше ста шестидесяти семи сантиметров он не вырастет. Колорита Люде добавляли длинные, доходившие почти до ее жирной сраки, густые и неряшливые волосы. Жирдяйка красила их в рыжий цвет. Перфекционизмом она не страдала, вследствие чего на ее макушке неизменно красовалось несколько сантиметров темных волос.