Под капельницей
Шрифт:
Во время этой длительной операции больному постепенно вливают до двух литров теряемой крови. А в 90-е ее катастрофически не хватало – доноров лишили всех льгот, и они перестали сдавать кровь. Так что больным зачастую надо было самим раздобывать для себя доноров, или покупать кровезаменитель - плазму. Даже бинты надо было иметь свои!
Хорошо было тем, у кого в городе имелись родственники или друзья, они-то и становились донорами. У Вити в Красноярске никого не было.
В его деревне, откуда ему на медсестринский пост изредка звонила мать, доноров
Мы бы с Иванычем с радостью отдали ему свою кровь, но у нас ее не брали. Денег и у нас тоже не было – тогда, если помните, везде было плохо с наличкой, зарплаты вырывались с боем. Вите оставалось лишь уповать на чудо. До операции оставалось два дня, а у него ни крови, ни плазмы. Операцию же откладывать было крайне нежелательно – могла начаться гангрена…
И назавтра свершилось чудо. Пришел заведующий отделением и сказал, что Витю будут готовить к операции.
– Дак, а кровь-то?.. – испуганно спросил Витя. Оказалось, кто-то сдал для Вити свою кровь.
– Но кто… – растерянно сказал Витя. Однако завотделением уже ушел.
Витю на операцию забрали следующим утром. Его не было двое суток. Прикатили Витю в палату из реанимации бледного, с сизыми небритыми щеками, но уже с живым огоньком в глазах.
Перебинтованный с бедер и почти по грудь, он слабым, но счастливым голосом рассказывал, как его усыпляли перед операцией, а он никак не мог заснуть, как тоскливо и больно ему потом было в реанимации.
– К вам посетитель!
В дверях палаты улыбалась медсестра Танечка. Мы обернулись все трое: к кому? Оказалось, Танечка улыбается Вите! Она впустила в палату мужчину примерно наших лет, с накинутым на плечи белым халатом.
– Серега!?– изумленно спросил Витя, и даже попытался приподняться с постели, но сморщился от боли и снова упал на подушку. – Откуда? Как ты меня нашел?
– Да уж нашел, - сказал посетитель, усаживаясь на стул рядом с кроватью Вити. – Живу я в Красноярске. А в деревню звоню иногда, вот и узнал. Ну, как ты?
– Да нормально, - почему-то помрачнев, сказал Витя. – Операцию вот сделали, ногу мне спасли…
– Знаю, - проявил свою осведомленность гость, и улыбнулся.
Витя вгляделся в эту улыбку, и на лице его вдруг проявилось явное замешательство.
– Погоди, - хрипло сказал он. – А это… Кровь-то не ты ли для меня сдавал, а?
Теперь пришла очередь замолчать Сергею. Наконец, он с неохотой сказал:
– Ну, я. Мне завотделением все рассказал, когда я узнавал насчет тебя… Да это… ты не думай… Стал бы я тебе один целых два литра своей крови сдавать, как же! Я взял еще мужичков из своей бригады.
– Значит, это ты… - продолжал упрямо твердить Витя. – Ну, спасибо, раз так. Только я тебя все равно не прощу за Ольгу, понял? И этими своими… кровными узами… ты меня не свяжешь, понял?
Сергей неожиданно опять широко улыбнулся.
– Ну, раз сердишься, значит, будешь жить. А больше мне ничего не надо! Бывай, друг! И вы, мужики, бывайте!
И Сергей, пожав неподвижно лежавшую на груди Вити его руку, попятился к выходу.
Уже в дверях его нагнал негромкий Витин оклик:
– Слышь, Серега! Ольге тоже от меня привет. Живите, хрен с вами!..
И по просветлевшему лицу Сергея стало понятно, что эти слова для него были лучшей благодарностью бывшего друга. А может, и не бывшего.
Он молча кивнул и вышел из палаты…
Улетный укол
Прихватил меня как-то радикулит – с кровати слезть не мог. Пришлось даже скорую вызывать. Ну, приступ сняли, обезболили, и посоветовали срочно в больницу идти.
В психоневрологическом отделении мне предложили госпитализацию, но я отказался – работа в это время не позволяла. И мне прописали какие-то уколы – какие, уже забыл.
После первой же инъекции, сделанной мне медсестрой в процедурном кабинете, я почувствовал заметное облегчение, и к машине ушел, разогнувшись.
Еще два последующих сеанса позволили практически забыть, что у меня есть пояснично-крестцовый остеохондроз, и я уже хотел было отказаться от оставшихся инъекций. Но врач настоятельно рекомендовала мне пройти весь курс лечения, иначе, сказала она, рецидив не заставит себя долго ждать. И тогда уже придется улечься на больничную койку основательно. Пришлось внять ее совету.
На следующий, четвертый день моего лечения все было как обычно: я приехал к психоневрологическому отделению нашей райбольницы, прошел в процедурный кабинет.
Медсестра, обычно всегда очень общительная, приветливая женщина средних лет, имела в этот день вид лицо глубоко погруженного в себя человека. Я особого внимания этому не придал и стал готовиться к уколу: снял джемпер, расстегнул брючный ремень...
Медсестра же в это время открыла застекленный шкафчик для лекарств, на дверце которого красными буквами было написано «Смотри, что берешь!», и зашуршала там, захрустела отламываемыми колпачками ампул (мне за один заход сразу делали два укола), набрала первый шприц, повернулась ко мне.
Я тоже повернулся к ней, но не лицом. Медсестра отработанным движением, шлепком вогнала мне иглу в ягодицу. Укола я почти не почувствовал, теперь осталось лишь дождаться, когда медсестра загонит само лекарство – инъекция должна была делаться медленно. Вот тогда и приходила боль, впрочем, достаточно терпимая.
Прошло несколько секунд, и тут я почувствовал, что со мной что-то происходит: все поплыло перед глазами, завертелось, на какое-то мгновение я окунулся во мглу... И вдруг как будто-то кто-то неожиданно включил в темной комнате яркий, ослепительный свет, как от электросварки. Но глазам от него почему-то не было больно.