Под-Московье
Шрифт:
– Нет, не представляю, – честно сказал Игорь. – Он что же, попытается ее разыскать и привлечь к сотрудничеству? Вряд ли такая смелая идея придет в голову даже самому недалекому глупцу.
– Привлечь к сотрудничеству можно разными способами. Уж в Рейхе-то знают об этом. Они и мертвых могут заставить себе служить.
– Но как… – начал было Игорь, и тут из туннеля раздался крик.
Васька отреагировал быстрее всех: метнулся в туннель, держа в одной руке фонарик и на ходу доставая нож.
Кричала Женя. Она указывала на небольшую щель. Васька говорил потом, что успел заметить странный черный шланг,
Марина отругала ее и велела не выходить никуда одной. Но все понимали, что дело плохо. Если гады завелись поблизости, им ничего не стоит проникнуть в их убежище.
Марина вообще в последнее время стала нервной и злой. Еды катастрофически не хватало. Игорь чувствовал угрызения совести – он пока был для группы только обузой.
«Ничего, – утешал он себя. – Если они меня кормят, значит, им это нужно. Потом потребуют чего-нибудь взамен».
В тот вечер Профессор и Васька ушли к Чеховской – посмотреть, не удастся ли чего-нибудь выклянчить или украсть. Довольно быстро вернувшись с пустыми руками, они рассказали, что в туннеле опять валяется труп какого-то бедняги, весь истерзанный.
– Совсем фашисты озверели, – вздохнула Марина. – Видно, скоро быть войне.
– Знаете, – сказал Профессор, – мне кажется, дело даже не в них. Мне кажется, метро – это не просто туннели и перегоны. Это настоящий, живой организм. Слышите?
Он поднял палец, призывая к молчанию. В тишине что-то шуршало, вздыхало – словно дышало неведомое гигантское животное.
– Туннели – это его артерии и вены. А кровь метро – это мы. И когда становится слишком много дурной, больной крови – тогда и случаются войны. От нас тут ничего не зависит.
Марина слушала, затаив дыхание.
– Глупости! – фыркнул Васька. – Это значит, что туннель не сегодня завтра обрушится. Это земля шуршит, осыпается.
И тут горько заплакала Женя. Игорь еще вчера, засыпая, слышал ее сдавленные всхлипывания. Теперь девочка плакала уже навзрыд.
«Она чем-то очень напугана», – подумал Громов. Конечно, любой ребенок в ее положении боялся бы. Но все же она ведь не одна, со взрослыми. У них на Красной линии дети, несмотря на суровую жизнь, все же оставались детьми – случалось им и шалить, и смеяться. А эта девочка как будто слишком рано повзрослела. Словно ей пришлось пережить что-то ужасное.
Впрочем, откуда ему знать, что ей пришлось пережить?
– Ну, чего разнюнилась? – спросил Васька. – Не реви, все равно рано или поздно все помрем… Да хватит ныть, вот завелась, и не уймешь теперь. Давай сказку расскажу. Вот слушай – жил как-то один добрый человек, у богатых все отбирал, а бедным, вроде нас, отдавал. У него еще был лук со стрелами, и еще он умел летать. У него сзади был такой пропеллер с моторчиком…
– Интересная версия, – пробормотал Профессор.
– Нет, я перепутал, он на воздушном шаре летал, – быстро поправился Васька. – И еще у него был верный поросенок.
– Василий, друг мой, – не выдержал Профессор, – вы, случайно, Робин Гуда с Винни-Пухом не перепутали?
Притихшая было Женя снова расплакалась, а Васька пристально уставился на Северцева.
– Моя мать не рассказывала мне сказок, – сказал он со странным выражением. – Ей было не до меня. Я ей на фиг не нужен был! – его голос сорвался на крик. – Я никогда не ходил в кино или в цирк, как обычные дети! Только на концерты она таскала меня с собой – и то когда можно было пойти бесплатно. А я их ненавидел, ненавидел музыку, которая выносит мозг, но оставаться дома одному хотелось еще меньше! И нечего все время меня этим попрекать! Если ты такой ученый, что ты тут делаешь с нами?!
– Да я и в мыслях не имел… – растерянно пробормотал Профессор.
И тут, на счастье, вмешалась Марина.
– Твоя мать любила тебя, – убежденно сказала она. – Любая мать любит своего ребенка. Просто она не знала, как детям нужны сказки.
Васька недоверчиво посмотрел на нее. Вздохнул:
– Врешь ты все, – но голос его был уже спокойнее.
Уже потом, когда девочка уснула, убаюканная Мариной, Игорь, сам засыпавший, слышал обрывки разговора между Профессором и Васькой. «В первую очередь будут искать на станциях ближе к Полежаевской, – озабоченно говорил Васька. – А какие там рядом? Беговая, Улица девятьсот пятого года, а с другой стороны – Октябрьское Поле, но там люди не живут. Да и на Щукинской вроде людей нет, а что уж там дальше – не знаю».
«Интересно, кто и кого собирается искать?» – сонно подумал Игорь. Почему-то казалось, что разговор этот имел отношение к рассказу Профессора о сбежавшей с ребенком женщине, но ему слишком хотелось спать. Игорь решил, что расспросит профессора потом.
Через день, когда уже Марина расплакалась от отчаяния, пытаясь утешить голодную Женю, Васька решительно сказал Игорю:
– Готовься. Сегодня вечером наверх пойдем, какой-нибудь жратвы поищем.
Игорь молча кивнул. Он все еще чувствовал себя не лучшим образом, но понимал – надо что-то делать, иначе они от голода совсем ослабеют, и тогда – конец.
– Ближе к вечеру до Цветного дойдем, оттуда и выйдем наружу… Да ты не дрейфь, я уже выходил как-то, и ничего. Костюмы да противогазы у нас теперь есть, спасибо фрицевским жмурикам, автоматы – тоже. Одно плохо: места я тут ни хрена не знаю. Старик мне, конечно, рассказывал кое-что, вроде он лучше здесь ориентируется. Но ведь с собой его не возьмешь, какой из такого помощник – обуза только…
Главной проблемой для Игоря оказалась обувь. Перед тем как бросить в туннеле, в Рейхе с него, естественно, сняли ботинки: годной обувью в метро не разбрасывались. Профессор с большим скрипом, после долгих уговоров, одолжил ему разбитые бесформенные ботинки, которые держал про запас. И то только после того, как Васька намекнул: если Игорь останется босым и не сможет идти на вылазку, то завтра всем будет нечего жрать.
Пока шли по туннелю, Игорь не очень волновался. Васька уверенно двигался вперед, то и дело прислушиваясь. Но когда вышли на просторную пустую безмолвную станцию, Игорю стало не по себе. Луч фонарика выхватил из темноты осколки красивого разноцветного стекла, украшавшего стену. Станция выглядела почти не разрушенной, тем противоестественнее была царившая на ней тишина.
Под ногами валялось какое-то тряпье, иногда что-то похрустывало.
– А тут что ж, люди не жили? – спросил Игорь у Васьки, чтобы услышать хотя бы звуки собственного голоса.