Под одним солнцем
Шрифт:
Поэтому, несмотря на гигантское энерговооружение наших кораблей, была сделана лишь одна попытка сесть на Арбинаду, но и она окончилась неудачно. Это было четыре года назад. Официальная печать тогда обошла этот полет почти полным молчанием, но мы, астролетчики, были осведомлены достаточно хорошо. В этой экспедиции погиб Скар, мой товарищ, с которым мы вместе кончили инженерную школу и вместе стали астролетчиками. Он летел пилотом планетарного корабля и, совершив посадку на Арбинаду, больше уже не поднялся. Что там произошло — никто не знает. Орбитальный корабль не получил никаких сигналов и, после длительного безуспешного ожидания, был вынужден взять курс на Церекс. Вместе
* * *
Большую долю в программе подготовки к экспедиции занимала гравитренировка членов экипажа планетарного корабля. Оба пилота, я и Конд, должны были пройти полный ее курс. Тренировка проводились в социальной кабине, на двух—трех человек, хитро сконструированной и вращающейся довольно быстро по кругу большого диаметра. С каждым днем удлинялось время гравитренировки в ней, и каждый раз увеличивалась скорость вращения. В конце концов центробежное усиление стало несколько превышать силу тяжести на Арбинаде. После полутора—двух часов, проведенных в кабине, мы покидали ее физически разбитые и безнадежно усталые. Тогда я со страхом думал, какие испытания нам предстоят на Арбинаде, утроенная тяжесть которой будет давить на нас непрерывно в течение многих дней. И опасения мои не были напрасными. Впрочем, об усиленной тяжести и о нашей подготовке к экспедиции я сейчас вспомнил только потому, что среди этих однообразных дней выдался один не совсем обыкновенный. Я впервые познакомился тогда с биологом Дасаром и начальником экспедиции Кором, и знакомство это состоялось при довольно необычных обстоятельствах.
Я сидел в гравикамере, распластанный в кресле, и пытался читать развлекательный роман из числа тех, которые берут в руки, когда хотят убить время. В других условиях подобные книги читаются одним дыханием, но там я с трудом одолевал каждую страницу. Мысли, как и все тело., сделались тяжелыми и неповоротливыми, внутри болезненно ныл каждый орган. Мое задание в тот раз было сравнительно простое — я должен быть «отдохнуть» при двукратном увеличении своего веса. Перед таким отдыхом я довел свой организм до изнеможения в тяжелой физической работе, которую предписали врачи. Усталость моя была зафиксирована бесстрастными приборами, записавшими ритм биения сердца, состав крови и многие другие показатели.
Я «отдыхал». Из прорезей в одежде, от датчиков, навешанных на меня, тянулись разноцветные провода к записывающему блоку — мой «отдых», как и моя усталость, контролировались чувствительными индикаторами жизненных процессов. Время тянулось утомительно. Я поминутно бросал взгляд на часы, словно это могло подогнать темп движения времени, и мечтал о настоящем отдыхе, когда исчезнет эта всепроникающая тяжесть. Неожиданно, как бы отвечая моим желаниям, движение камеры начало постепенно замедляться и скоро прекратилось совсем. Я с удовольствием потянулся и, пододвинув к себе микрофон, спросил:
— Что случилось? Еще тридцать минут…
Мне никто не ответил. В некотором недоумении я начал отсоединять провода, намереваясь выйти из камеры. Отключив себя от блока, я направился к двери, но внезапно она распахнулась. Вошел незнакомый человек маленького роста, сухонький, с резкими энергичными движениями. За ним появился Онр, механик центрифуги, неся в обеих руках клетки с различными животными. Меня они словно не замечали.
— Эту поставьте… куда бы ее поставить?.. вот сюда, а эту, пожалуй, лучше поместить здесь. Она не свалится в таком положении? Нет? Ну хорошо… Можете идти, спасибо. Идите, вы мне больше не нужны. Камеру разгоните, как я вас просил, на удвоенный вес… Если понадобится больше, я сообщу. Вы поняли меня?
— Отлично понял, мазор-са.
— Вот, пожалуйста.
Онр ободряюще кивнул мне и вышел. Мы остались вдвоем, если не считать животных, которые, как мне казалось, вели себя в клетках чересчур активно. Движения их выглядели неестественно резкими и сильными, словно они были возбуждены до последней степени. Незнакомец достал из сумки михуру и просунул по несколько кусочков в каждую клетку. Когда его подопечные начали жадно поглощать лакомство, он, наконец, повернулся ко мне:
— А вы что здесь делаете?
— Отдыхаю, — сказал я и только тогда понял всю нелепость своего ответа.
— Чудесно! То есть, постойте, что я говорю? Чепуху говорю!.. Какой здесь отдых? Здесь же…
Он на несколько секунд замолчал, потер левый висок и заговорил снова:
— Ну, конечно, я вспомнил, мне сообщали, что в камере находитесь вы, только я забыл ваше имя.
— Антор, — подсказал я.
— Правильно, Антор. А мое — Дасар, будем знакомы. Вы тоже летите в экспедицию?
— Да.
— Кем же?
— Пилотом.
— Чудесно. Я — биолог. Мне это тоже говорили, то есть мне не это говорили, что я биолог, а говорили, что вы пилот…
Должен сознаться, что Дасар произвел на меня вначале странное впечатление. Он показался мне взбудораженным, импульсивным, рассеянным. Однако позднее я понял, что эти недостатки проявлялись в нем редко, в действительности же это был выдержанный и чрезвычайно целеустремленный человек. Он обладал удивительной особенностью перевирать слова, говорить невпопад, если шел обычный легкий разговор. Но стоило беседе принять серьезное направление, как вся его внешняя чудаковатость сразу исчезала, речь становилась четкой, а мысль глубокой. Теперь, когда я пишу здесь о Дасаре, то вижу его именно таким, каким он представляется каждому, кто сталкивается с ним достаточно часто.
Камера между тем снова начала разгоняться. Тяжесть постепенно нарастала. К моему удивлению, биолог ее словно не чувствовал. Он с удобством расположился в кресле и погрузился в чтение принесенной с собой книги, время от времени следя за поведением животных. От нечего делать я тоже смотрел сквозь прутья клеток и с удивлением замечал, что, по мере нарастания тяжести, животные все более и более успокаивались и, когда скорость вращения достигла максимума; вели себя почти нормально. Они прыгали и играли так, словно в камере были обычные условия, в то время как мои руки и ноги налились металлом, а щеки отвисли. Я с трудом поднялся, желая подойти к клеткам поближе, но был остановлен возгласом биолога:
— Вот, ерунда какая!
Он смотрел на меня и потрясал книжкой:
— Послушайте, Антор, что пишет этот глубокоуважаемый неуч Нирд. Вот, например, «Информационная структура генетических последовательностей не может быть представлена рядами Промта, так как последние, вопреки установившемуся взгляду, являются лишь псевдохарактеристикой негэнеропийного состояния хромосом. Мой уважаемый оппонент литам Дасар-са — это он обо мне — утверждает, опираясь на свои сомнительные опыты, что в рассматриваемом направлении можно идти даже дальше и получить не только качественную картину, но и количественную характеристику механизма наследственности. Доводы Дасара, естественно, не могут восприниматься серьезно, и скорее их следует причислить к остроумной фантазии, чем к строгому научному суждению…» Каков! А? Ни капли воображения! Разве таким людям можно доверять руководство научным коллективом? Да они убьют всякую живую мысль в самом зародыше! Как вы считаете?