Под открытым небом. Собрание сочинений в 4-х томах. Том 1

Александр Малиновский – писатель глубоко народный. И по степени близости его авторских эстетических и этических идеалов к многовековой русской традиции, и по мере адекватности его художественных образов не только народному идеалу, но и народному миропониманию. Более того, ему как писателю представляется заслуживающим внимания главным образом то, в чём проявляется смысл и характер народной жизни.

Даже в глубоко лирическом цикле «Колки мои и перелесья» из частных авторских наблюдений,

размышлений и переживаний выстраивается не столько внутренний мир автора, сколько общая картина того мира, в котором автор живет, органичной частью которого он является. Общее в частном – это главный художественный принцип писателя Малиновского. Или – это вообще главное свойство большой литературы.

Точно также и в стихах он наше мироздание не использует как некую первозданную глину для собственного самоутверждения, а всего лишь наполняет новым светом, новыми ощущениями извечной русской красоты и гармонии. И не случайно стихотворения Александра Малиновского столь легко превращаются в песни, не случайно многие эти песни теперь уже живут собственной жизнью. Запоминаем и поём мы лишь то, в чём в наибольшей полноте выражена не авторская индивидуальность, а наша собственная живая душа.

То есть, Малиновский, как поэт и прозаик, являет нам собою именно тот классический тип творца, которого подразумевал А.М. Горький, когда утверждал: «Народ создал Зевса, а Фидий воплотил его во мрамор».

Вот и в «войне и мире» Малиновского, то есть, во всех ключевых событиях и противостояниях второй половины ХХ века центральной фигурой для Александра Малиновского становится не аналог Наполеона или не менее величественного Александра I, не подобие блистательного князя Болконского или умнейшего Пьера Безухова, а аналог капитана Тушина – самого, пожалуй, внешне неприметного, растворённого в общей людской массе, а в одном из наиболее ответственных моментов мировой истории, в Бородинской битве, вдруг проявившего и народный инстинкт, и народное понимание героизма как простого служения, и народное представление о соотношении каждого человеческого «я» с общим, в том числе и историческим, смыслом жизни.

Такого героя придумать невозможно! Его можно только увидеть в самой жизни и, как в «мраморе», воплотить в литературном образе!

Я, конечно, имею ввиду Александра Ковальского, сначала появившегося у Малиновского словно бы лишь потому, что писателю однажды захотелось поклониться миру своего послевоенного детства, поклониться людям, напитавшим его своим теплом, а затем и превратившегося в героя центрального, переходящего из одного повествования в другое.

Сельский паренёк Сашка Ковальский, как и многие его ровесники, становится студентом, затем крупным учёным и организатором производства. Но, подобно, например, знаменитому прозаику, актеру и кинорежиссеру Шукшину или не менее знаменитому академику Петрянову-Соколову, тоже начавшим свой путь из деревни, во всех своих новых ипостасях Ковальский не утрачивает народности своего характера, все его ответы на вызовы стремительно меняющегося времени, будь он уже хоть кем угодно – это ответы умного, рачительного, с развитым чувством ответственности, русского крестьянина (не случайно одними из самых поэтичных и, одновременно, самых узнаваемых у Малиновского получились образы деда и матери Сашки Ковальского!).

Современному типу читателя, привыкшему

искать в литературе не правду жизни, а возможность от жизни отвлечься, о жизни хоть ненадолго забыть, Малиновский может показаться несвободным в своих творческих фантазиях. Но в том-то и дело, что неправд бесконечно много, а правда одна. И художественная достоверность характера Ковальского заключается прежде всего в том, что Малиновский своей фантазией никогда не сможет, даже если очень захочет, сделать Ковальского главой государства (у этого государства была бы иная судьба!), или хотя бы олигархом (в таком случае мы все жили бы побогаче нынешних скандинавов!).

Горечь правды Малиновского – увы, предсказуема. Потому что, я это ещё раз повторю, он ничего не придумывает, он за правдой следует. Как простой пехотинец следует за своим генералом. И, подобно настоящему генералу, он идёт не туда, куда глаза глядят, а на передний край той битвы, от исхода которой зависит наша с вами, уважаемые читатели, будущая жизнь и судьба.

Николай ДОРОШЕНКО,

директор издательства «Российский писатель»,

секретарь правления Союза писателей России

Шурка живёт в доме своего деда Ивана Дмитриевича Головачёва давно, с той поры, когда он ещё не ходил в школу.

Его родной отец пропал без вести в войну, а неродной Василий Фёдорович лежит в военном госпитале в Куйбышеве. Вот и получается, что у Шурки как бы два отца.

У Шурки два отца и два дома.

Один дом – бревенчатый с резными наличниками, построенный задолго до войны, после того, как Головачёвы вернулись из Сибири, куда они бежали от голода в Поволжье. В Сибири Шуркин дед шорничал, плотничал, скорняжил – вот и скопил деньжат. Девятерых детей родила Агриппина Фёдоровна – жена Головачёва, а выжили трое: Екатерина – мать Шурки, Алексей и Серёжа.

Другой Шуркин дом – без потолка, саманный, крытый соломой. Пол не глиняный, а деревянный. Скрипучий, некрашеный, но крепкий. Когда Екатерина его моет, то обязательно скоблит косырём. От этого он становится золотистым, а изба нарядной. В этом доме у Шурки мама, брат и две сестрёнки.

Оба дома стоят в одном ряду на улице Центральной, поросшей травой-муравой.

Последнюю неделю в доме деда разговоры чаще всего связаны с приездом из госпиталя отца Шурки.

Слова «госпиталь», «Молодогвардейская» преследуют Шурку всю сознательную жизнь. От них веет на него мрачной недоброй силой, в которой сошлись воедино скрежет металла, свист пуль, вой снарядов, запах огромного пожарища, поглотившего родного отца, а вот теперь не отпускавшего и неродного.