Под покровом небес (др. перевод)
Шрифт:
– Вам было бы не очень сложно переехать в другой номер? – спросил Абделькадер.
Таннер поинтересовался, зачем это.
– Дело в том, что у меня сейчас только две свободные комнаты остались – одна слева от вашей, а другая справа. А тут приехала английская леди с сыном и хочет, чтобы они жили в смежных комнатах. Говорит, что иначе ей боязно.
Портрет миссис Лайл, нарисованный Абделькадером, как-то не вязался с представлением о ней Таннера.
– Ну ладно, – проворчал он. – Что одна комната, что другая… Присылайте боев, пусть переносят вещи.
Абделькадер благодарно потрепал его по плечу. Пришли бои, отперли дверь между его комнатой и той, что рядом, начали перетаскивать чемоданы. Посередине процесса в освобождаемую комнату вошел Эрик. Увидев
– Ага! – воскликнул он. – Надо же! Кто бы мог подумать, старик! По моим расчетам, вам пора бы уже быть где-нибудь в Тимбукту.
– А, привет, Лайл, – сказал Таннер.
Оказавшись с Эриком лицом к лицу, он обнаружил, что едва может заставить себя смотреть на него, а не то чтобы коснуться его руки. Он даже сам не ожидал, что юнец будет ему так противен.
– Вы уж простите этот глупый мамочкин каприз. Она просто очень устала с дороги. Ехать сюда из Мессада – это что-то жуткое, мама все нервы себе измотала.
– О, сочувствую.
– Так что вы уж не сердитесь, что мы вас этаким манером шуганули.
– Да ничего, ничего, – проговорил Таннер, придя в ярость от такой формулировки. – Когда уедете, переберусь обратно.
– А, конечно. А о супругах Морсби что-нибудь слышно?
Таннер давно заметил, что Эрик, когда с кем-нибудь разговаривает, если уж смотрит собеседнику в глаза, то взглядом настолько цепким и пристальным, что кажется, будто он сверлит им тебе мозг, пытаясь доискаться там истинной подоплеки сказанного, – мол, что мне твои слова? слова это пустой звук! В этот раз Таннеру показалось, что парень приглядывается к нему со вниманием еще и большим, чем обычно.
– Да, – через силу выговорил Таннер. – С ними все в порядке. Извините. Пойду, пожалуй, впаду опять в дрему, так не ко времени прерванную.
Он вышел в межкомнатную дверь и оказался в соседнем номере. Когда бой внес туда последний из чемоданов с пожитками, Таннер запер дверь и лег на кровать, но заснуть не получалось.
– Ну и мразь, господи прости! – проговорил он вслух и добавил, злясь на себя за то, что поддался: – Какого черта они о себе воображают?
Вся надежда была на то, что тянуть из него вести о Порте и Кит клещами Лайлы не будут, иначе придется им что-то рассказывать, а этого ему очень не хотелось. Оповещать Лайлов о трагедии, а тем более искать их сочувствия Таннер не собирался, надеясь справиться своими силами: принимать от них соболезования ему было бы нестерпимо.
В тот же день ближе к вечеру он шел через фойе. Там в сумеречном, чуть не подземном свете сидели Лайлы, звякали чашками. Миссис Лайл повсюду разложила свои старые фотоработы, некоторые даже прислонила к жестким кожаным подушкам вдоль спинки дивана: Абделькадеру предлагалось какую-нибудь выбрать, чтобы повесить рядом со старинным ружьем, украшающим стену. Заметила, что в дверях нерешительно мнется Таннер, и встала его поприветствовать.
– Мистер Таннер! Как я рада! Вот уж не ожидала вас увидеть! Вот вы уехали из Мессада, а я потом все думала: как же вам повезло! Или как умно вы поступили – не знаю уж. Когда мы вернулись туда, покончив со всеми поездками, там оказалось совершенно невозможно находиться: зверский климат! Просто жуть какая-то! И конечно, тут же разыгралась моя малярия, свалила в постель. Я думала, мы никогда оттуда не выберемся. Да еще Эрик с его дурацкими выходками.
– Рад снова вас видеть, – сказал Таннер. Он думал, что окончательно с ней распрощался в Мессаде, и теперь отчаянно изыскивал в себе последние остатки привитой воспитанием вежливости.
– Завтра мы поедем смотреть развалины. Они очень древние, остались еще от гарамантов. Вы обязательно должны поехать с нами. Это невероятно интересно!
– Я очень благодарен вам, миссис Лайл…
– Давайте к нам, будем пить чай! – вскричала она, хватая его за рукав.
Еле от нее отбившись, он направился в пальмовую рощу и принялся бродить там под деревьями, наматывая милю за милей вдоль бесконечных глинобитных стен и все более проникаясь ощущением, что этак, пожалуй, он из Бунуры
«Сколько же так может продолжаться?» – спрашивал себя Таннер. Он задыхался, словно рыба, вынутая из воды; бездействие сказывалось на нервах. Нет, ну, с одной стороны, конечно, правильно – сидеть тут, ждать, когда Кит объявится, где-нибудь вынырнет из этой чертовой Сахары, – но вдруг этого не произойдет никогда? Вдруг (нельзя ведь сбрасывать со счетов и такую возможность) ее вообще уже нет в живых? Должен быть какой-то предел ожиданию, окончательная дата, после которой ему придется отсюда уехать. И что тогда? А тогда (он это видел чуть ли не воочию) ему придется вновь войти в квартиру Хьюберта Дэвида на Восточной пятьдесят пятой стрит, где когда-то он впервые встретил Порта и Кит. Там будут все их общие знакомые; некоторые станут шумно сопереживать, некоторые возмущаться; кто-то будет молча, с понимающим и презрительным видом поглядывать, вслух ничего не говоря, но много чего по сему поводу думая; ну а для кого-то все происшедшее будет этаким героико-романтическим эпизодом, трагичным, но, в общем-то, проходным. Нет, никого из них он видеть не желает. Чем дольше он здесь проторчит, тем более отдаленным сделается случившееся и тем менее острым и определенным будет их осуждение, направленное лично на него, это уж точно.
В тот вечер шахматы радовали его куда меньше обычного. Абделькадер заметил его рассеянность и внезапно предложил прекратить игру. Обрадовавшись возможности лечь спать пораньше, Таннер поймал себя на том, что думает о новой комнате и в особенности о качествах новой кровати, надеясь, что она не преподнесет ему неприятных неожиданностей. Попрощавшись с Абделькадером до завтра, он медленно пошел вверх по лестнице в полной уверенности, что Бунуру придется лицезреть еще и в зимнем ее обличье. Ничего, жизнь здесь дешевая, его финансы выдержат.
Первое, что он заметил, войдя в номер, это открытую межкомнатную дверь. В обоих номерах горел свет, вдобавок в комнате было что-то ярко светящееся, маленькое и мельтешащее. Маленьким и ярким оказался фонарик в руке Эрика Лайла, стоящего с другой стороны кровати. На секунду оба замерли. Потом Эрик сказал, стараясь, чтобы его голос звучал уверенно:
– Да? Кто это?
Таннер затворил за собой дверь и двинулся к кровати; Эрик отступил к стене. Направил фонарик в лицо Таннеру.
– Кто… Только не говорите мне, что я ошибся номером! – с вымученным смешком проговорил Эрик; как бы то ни было, звук собственного голоса, похоже, придал ему храбрости. – По вашему лицу вижу, что так и есть! Какой ужас! А я только что зашел из коридора. То-то я смотрю: тут все мне как-то странно. – (Таннер молчал.) – Должно быть, я вошел сюда машинально: все же с утра-то мои вещи были здесь. Боже мой! Я так вымотался, что едва ли что-нибудь соображаю.
По складу характера Таннер склонен был верить всему, что люди ему говорят; подозрительность не была в нем развита, и, хотя секунду назад в нем зародились некоторые сомнения, поддавшись этому жалостному монологу, он начал остывать. Готов был уже сказать: «Да ладно, ничего страшного», как вдруг его взгляд упал на кровать. На ней лежал один из несессеров Порта, он был открыт, и половина содержимого грудой вывалена на одеяло.
Медленно поднял взгляд. И одновременно набычился, отчего Эрик, которого обдало страхом, опасливо произнес: