Под покровом ночи
Шрифт:
Они не разговаривали. Роанна в последние дни вообще мало разговаривала, а сейчас, казалось, ее полностью захватила езда… Ну и хорошо. Самое главное, он вытащил ее на прогулку. Сам Уэбб с тех пор, как приехал в Давенкорт, не отдыхал почти ни минуты и теперь с удовольствием вдыхал пахнущий летом воздух. В Аризоне его глаза привыкли к виду суровых гор, к бесконечной синеве неба, к зарослям кактусов. И воздух там другой — сухой, такой прозрачный, что было видно на пятьдесят миль вокруг, а ручьи после дождя превращались в стремительные потоки. Он забыл, какой необыкновенно зеленой была земля Алабамы, даже тени под деревьями — и те зеленые. Влажный воздух был наполнен ароматами цветов,
Это была его земля. За десять долгих лет он успел полюбить Аризону и никогда не сможет забыть ее, но здесь его дом, здесь его корни, глубоко ушедшие в эту плодородную почву. Тэлленты жили в Алабаме уже больше двух столетий, а если принять во внимание кровь индейцев чероки, текшую в жилах его предков, то гораздо дольше. Теперь он вернулся и должен заняться строительством будущего. Ему не нравилось, что так много Тэллентов живет вне Да-венкорта. Люсинда — последнее связующее звено между Давенпортами и Тэллентами, и когда она умрет… Он взглянул на стройную фигуру на лошади впереди. После смерти родителей Роанна осталась единственной прямой наследницей, последней из Давенпортов, он сделает все, чтобы оставить собственность Давенпортов в неприкосновенности для нее.
Их прогулка длилась так долго, что они уже опоздали на ленч. Уэбб не хотел, чтобы Роанна опять осталась голодной, но, видя, как порозовели ее щеки, какой свежий у нее стал вид, он посчитал, что в этом нет ничего страшного и он введет правило для Роанны — совершать отныне верховые прогулки каждый день, и совсем неплохо, если он станет сопровождать ее.
Она давно перестала быть маленькой болтушкой, которая смешила его своими замечаниями. Та Роанна никогда уже не вернется.
Грустно. В сдержанную, холодную женщину ее превратило не только потрясение, но и просто возраст. Когда-нибудь она все равно бы изменилась, ведь время и чувство ответственности меняют людей. Он скучал по озорной девчонке, но женщина, в которую она превратилась, не была похожа на других. Эта смесь несоединимых черт — страстности и холодности — сводила его с ума.
Прошлой ночью, стоя на веранде, он смотрел на нее через окно. Она читала. Узкий луч света от лампы падал на лицо, оставляя во мраке тонкую фигуру, свернувшуюся калачиком в кресле. В каштановых волосах вспыхивали красные искорки, скромная белая ночная рубашка скрывала ее до самых лодыжек, но он видел неясные очертания ее грудей и чувствовал под тканью обнаженное тело.
Он знал, что может войти в комнату, опуститься на колени перед ее креслом, и она не будет протестовать. Потом его руки скользнут под ее ночную рубашку и притянут ее к себе.
Внезапно Роанна подняла голову, как будто почувствовала на себе его горящий страстью взгляд. Карие глаза загадочно смотрели сквозь оконное стекло. Под белой тканью ее груди твердели маленькими холмиками.
Беременна ли она?
Слишком рано думать об этом, но ему все равно хотелось раздеть и исследовать дюйм за дюймом ее тело, чтобы потом заметить малейшие изменения, произошедшие в ней.
Кажется, он сходит с ума.
Роанна натянула поводья, чувствуя возбуждение от поездки: только вот мышцы здорово болели, ведь она так давно не ездила верхом.
— Я хочу немного пройтись, — сказала она, поворачиваясь к Уэббу, — мне нужно размяться. Ты можешь ехать, если хочешь.
Хорошо бы он так и сделал. Эта прогулка верхом наедине с ним стала для нее большим испытанием. Все было почти так же, как много лет назад. Она почувствовала себя прежней Роанной и несколько раз оборачивалась, чтобы сказать ему что-то смешное, приходившее ей в голову, но… сдерживалась. Одиночество принесло бы ей облегчение.
Но он тоже соскочил с лошади и последовал за ней, отстав на несколько шагов. Они шли молча, держа в поводу лошадей. Роанна старалась понять, почему он ведет себя так скованно. Может быть, она сделала что-то не так? Но ведь они почти не разговаривали. Вдруг Уэбб взял ее за руку и заставил остановиться. Роанна удивленно обернулась. Пристально глядя натюе, он подошел совсем близко, так что она ощутила жар его тела. Он тяжело дышал. Такое явное проявление мужской страсти на мгновение парализовало ее, и она едва устояла на ногах, пытаясь собраться с мыслями. Вырвать руку? Но что-то внутри нее заставляло ее действовать совсем иначе. Ощущение счастья охватило ее, и повод выскользнул из ослабевших пальцев.
Роанна шагнула вперед, как будто влекомая неведомой силой, и ее руки обвились вокруг его шеи, а губы прильнули к его рту.
Несколько мгновений он оставался неподвижным, как будто окаменев, но потом его руки сжали ее, а губы с такой неистовой силой прижались к ее губам, что ей стало больно.
Роанна почти не дышала, ее сознание затуманилось. Голова была откинута назад, вся она горела, как в огне. Пусть он возьмет ее здесь, сейчас, прямо на пыльной земле! Она страстно, болезненно ждала его прикосновений…
— Нет! — хрипло сказал он, отталкивая ее. — Черт возьми, нет!
Потрясенная, Роанна отступила назад, едва удерживаясь на ногах. Краска сбежала с ее лица, она во все глаза смотрела на Уэбба.
— Что? — прошептала она.
— То, что случилось в мотеле, больше не повторится! Внизу живота она почувствовала холод и пустоту. Господи, неужели опять ошиблась? Он совсем не хотел ее, просто был чем-то разозлен. Это она жаждала его так сильно, что просто не правильно поняла его движение и сделала страшную глупость. Ей казалось, что она сейчас умрет от стыда.
В ужасе Роанна отступила назад, и хорошо выдрессированная лошадь шагнула за ней.
— Прости, — губы едва слушались ее, — я не хотела… я знаю, что обещала… о Господи!
Пробормотав еще что-то бессвязное, она вскочила на лошадь и пустила ее в галоп. Он что-то кричал ей вслед, он она не остановилась. Слезы хлынули из глаз, и, пригнувшись к шее лошади, она дала ей шпоры. Наверное, она никогда не сможет взглянуть ему в лицо, не сможет забыть того, что он оттолкнул ее.
Уэбб смотрел ей вслед. Его лицо побелело, руки были сжаты в кулаки. Он ругал себя последними словами. Осел, как он мог так поступить! Но он так желал ее весь этот день, что, когда она прижалась к нему, потерял голову.
Ему захотелось повалить ее и овладеть ею прямо здесь, на пыльной земле. Он притянул ее к себе, но вдруг увидел, как беспомощно откинулась назад ее голова, и осознал, как был груб с ней.
Он заставил ее лечь с собой в постель в мотеле, использовав шантаж, а сейчас уже почти готов использовать грубую силу. Он только поцеловал ее и тут же перестал владеть собой, а потом… Потом он оттолкнул ее, его Роанну, которая так боялась быть отвергнутой, что всегда замыкалась в себе, чтобы не дать никому возможности ранить себя. В панцире, которым она себя окружила, он был ее единственным уязвимым местом, и вот, нате вам! Он хотел поговорить с ней о той ночи, все объяснить… А еще спросить, если бы, конечно, осмелился, не запаздывают ли у нее месячные. Но неуклюжие, неловкие слова, которые он из себя выдавил, потрясли ее, и бедная девочка исчезла раньше, чем он смог что-либо объяснить.