Под прикрытием
Шрифт:
– Там было страшно, – просто ответил Карим, – и не потому, что градом летели пули и рекой лилась кровь. Там было страшно потому, что люди, которые считали себя правоверными, воинами Аллаха, убивали других правоверных и делали это именем Аллаха. А делали они это потому, что англизы лгали им – и они пошли воевать за чужие им интересы, пошли проливать кровь людей, которые им не сделали ничего плохого, а просто хотели мирно жить. Они каждую пятницу ходили в мечеть, они жили так, как предписывал им Коран, но пришли их единоверцы и начали их убивать. Вот что было самое страшное, Абдалла…
– Отец говорит, англизы подлы и лживы, – степенно проговорил Абдалла, – и твои слова это подтверждают. Я буду храбро сражаться твоим
– Хорошие слова, Абдалла, – Карим взглянул на часы, – слова, достойные мужчины и воина. Скоро надо будет встречать гостей.
– Понял… – Карим сноровисто сменил позу, достал из кармана жестяную коробочку, в которой обычно носят насвай, перевернул ее отполированной до блеска стороной вверх и начал сигналить, посылая солнечные зайчики другим бойцам группы.
Когда выезжаешь с берега русского на афганский, это чувствуется – практически во всем…
Русский Туркестан, пусть он был и не так развит, как остальные части империи, пусть в нем сохранились какие-то феодальные пережитки – все равно по сравнению с Афганистаном и тем, что творилось там – небо и земля. На русской земле – нормальные дороги, придорожные гостиницы, кафе, заправки. То тут, то там рядом с дорогой – промышленные корпуса: то цементный завод, то плавка алюминия, то еще что-нибудь подобное. Гидроэлектростанции – энергия горных рек не пропадала зря. Техника на полях, аккуратные крестьянские домики в кишлаках, стада скота с пастухами, сады с фруктами, виноградная лоза…
Афганистан – в хлам разбитые дороги, нищая серость гор, красные лоскуты маковых полей, зелень зарослей конопли, следы от пуль на редких дорожных указателях. Техника – если на русской земле ездили обычные машины – легковые и грузовые, то здесь – большей частью бронированные, ощетинившиеся стволами внедорожники и пикапы с крупнокалиберными пулеметами на самодельных турелях. Легковые машины были разве что в Кабуле, остальное – дикая земля, там только внедорожник, а еще лучше бронированный внедорожник. Базары – торгуют рабами, заложниками, женщинами, детьми для плотских утех, оружием, наркотиками – в открытую, никого не стесняясь взвешивают пакеты, запакованные в несколько слоев прочной полиэтиленовой пленки, торгуются, ругаются. Даже днем на улицах городов нередки выстрелы – а уж на «дикой земле», на дорогах, – черт знает что творится. Каждое племя, каждая народность содержит вооруженные дружины, так называемых малишей, для видимости они подчиняются правительству в Кабуле, но это только для видимости. Кроме торговли и выращивания наркотиков основной заработок племен – проводка караванов, за это берут деньги и передают караван на границах племенных территорий из одних рук в другие. Неудобно, но что делать. И это ни от чего не гарантирует – на дорогах полно душманов [16] . Все как в восемнадцатом-девятнадцатом веках, только у душманов вместо сабель – РПГ и крупнокалиберные пулеметы…
16
Душман – в оригинале это слово значит «бандит с большой дороги», тот, кто грабит купеческие караваны.
Выехав на афганскую землю, люди, сидящие в кабинах тяжелых грузовиков, ощутимо подобрались, передернули затворы автоматов. Все они пришли из силовых структур Российской империи – кто-то из десанта, кто-то из спецназа, кто-то из жандармерии. Все они уволились, и уже на следующий день их приняли в некое «общество на паях», недавно организованное и имеющее основной целью «оптовую торговлю и организацию перевозок в Восточных землях». Возглавил это общество некий Арут Ашотович Егиазарян, уволившийся недавно с дипломатической работы и подыскивающий
В кабине каждой машины сидели двое – водитель и охранник. У водителя был укороченный, удобный в тесноте кабины автомат, у охранника – полноразмерный «калашников» с подствольным гранатометом. И кабины, и кузов защищены съемной броней, что давало некую уверенность в том, что первая, короткая часть пути пройдет нормально. Душманы опасались нападать на караваны у самой границы, потому что там ждут клиентов проводники, а увидев душманов, не преминут с ними разобраться. Тридцать километров – все, что им следовало пройти на первом этапе, потом они пойдут со своей охраной, да и сами они чего-то да стоят.
– Налево! – Сидевший в головной машине охранник, придерживая автомат коленями, неотрывно смотрел на небольшой прибор – спутниковый приемник системы навигации. По нему прокладывался путь – потому что надежных ориентиров в Афганистане почти не было…
Свернув с накатанной дороги, машины пошли по целине, переваливаясь на камнях и ухабах, раскачиваясь, как лодки в шторм. Было лето, была сушь – и столб пыли выдавал продвижение небольшой колонны, но с этим ничего нельзя было поделать…
Картинки из прошлого
День сменялся ночью, а ночь – днем, «падре» все не приходил, а сэр Колин с удивлением открыл для себя много новых, незнакомых прежде вещей. Жизнь в Лондоне – в политике, в высшем свете, тем более в разведке, похожа на жизнь рыб в глубине океана, под чудовищным давлением. Такие рыбы слепы, глухи, уродливы – такими становились и люди, пожившие «жизнью под давлением». Ослепшие, оглохшие, не слышащие никого и даже себя, морально уродливые… Сэр Колин знал чудовищную статистику – к сорока годам у его коллег в «послужном списке» числится как минимум один развод, как минимум одно хроническое заболевание – чаще всего язва желудка, а после отставки редко кто проживает больше пяти лет. Поэтому и боятся отставки многие, в том числе и он сам, потому что без работы жизнь просто теряет смысл. Не остается ровным счетом ничего – кроме работы…
А теперь… А теперь сэр Колин уже седьмой день жил простой деревенской жизнью. Он просыпался рано утром от петушиного крика, он питался здоровой крестьянской пищей без консервантов и красителей. Он неуклюже выполнял простые крестьянские работы, помогал донье Стефании возиться с курами и свиньями, он не отвечал на телефонные звонки – телефон здесь просто не принимал, в этом благословенном месте не было сотового покрытия. Удивительно – но он не боялся местных, и местные, хотя и сплошь мафиози, стали понемногу признавать его. По крайней мере, когда он шел по улице, дети не прятались, как раньше, а подбегали к нему, пытались заговорить, втянуть в свои игры. Удивительно – но он понимал их, а они – его. Он даже бросил курить, чтобы табачный дым не мешал ему наслаждаться чистейшим воздухом…
Сэр Колин перестал бояться отставки. Прежде он боялся отставки, боялся быть ненужным – это чувство съедало его изнутри, словно кислота, особенно в последнее время. А теперь… Ну, отправят в отставку. Конечно же, в почетную, на таком уровне поганой метлой не выгоняли – его примет премьер, произнесет прочувствованную речь, коллеги пустят скупую слезу, в уме прикидывая, как половчее забраться в опустевшее кресло. Что-нибудь подарят – часы золотые или заказное ружье «Джеймс Перде» или «Холланд и Холланд»…