Под счастливой звездой (сборник)
Шрифт:
— Будь спок, мэтр, она найдет способ выбраться из-под этого колпака, уж я-то знаю, на что способна влюбленная женщина. А она вгрескалась, еще как втрескалась, меня не проведешь. Но ведь для нее наши отношения кончились простым знакомством Ты только подумай, для меня начались, а для нее кончились! Допустим, я ее поцелую — как она это воспримет? Слушай, Бурьян Бурьяныч, — он переходил на заговорщицкий шепот, — а вдруг у нас родится ребеночек? Ведь это страшно представить, ведь это значит по их законам, что он уже когда-то давным-давно умер, прожил всю жизнь, превратился в младенца и сейчас готов родиться обратно. Нет, это меня пугает, ей-богу,
— Видишь ли, — отвечал Бурьянов на полном серьезе, — об этом тебе лучше спросить у нее самой. Ведь все твои будущие с ней отношения — для нее уже прошлое.
— Как?! — хватался за голову Зинур. — Ты хочешь сказать, она уже пережила все это… без меня?
— Почему же без тебя? С тобой.
— Когда?! Мы здесь совсем недавно! А наш сын уже прожил длинную жизнь и снова стал ребенком. Ты мне только одно разъясни, мэтр, откуда он взялся? Откуда? Может, он вовсе не мой сын?
— Вообще-то теоретическая физика допускает…
— Ну, это ты брось! Клянусь аллахом, еще не было случая, чтоб теоретическая физика схлопотала дамочке младенца… И так продолжалось день за днем, пока однажды Бурьйнов не предупредил, что «под колпаком» слишком холодно для землян, температура там наверняка около трехсот градусов ниже нуля.
Зинур не поверил:
— Ну да! Они там даже без пальто ходят, в одних легких платьицах. — Но пыл его начал мало-помалу остывать.
Как-то зашла Светлана, посидела молча минут пять, повздыхала и вдруг две крупные слезины выкатились из ее глаз.
— Теперь я знаю, — сказала она всхлипывая, — один ты любил меня по-настоящему.
— Почему ты говоришь «любил»?
— Бедный Бурьянчик, он и этого не понимает, — прошептала Светлана, поцеловала в лоб, как покойника, и выскочила, закрыв лицо ладонями.
Он и в самом деле ничего не понял, что это с ней?
Петр Петрович так много раздумывал над проблемами «опрокинутого мира», что порой как бы терял себя и уже не знал точно, в каком из миров находится, как в данное время течет время и что является причиной — причина или следствие.
Однажды ему пришла мысль, что время в том мире может двигаться совсем с другой скоростью, быстрее или медленнее. Работы над прозрачной «основой» еще продолжались, и провести нужный Бурьянову хронометраж ничего не стоило. Но для этого, по существующему в экспедиции порядку, требовалось написать заявку на имя шефа. Бурьянов попросил у доктора бумаги, и доктор моментально принес листок, на котором уже стояла резолюция «Согласен» и размашистая подпись шефа. Нисколько не смущаясь этим обстоятельством, Бурьянов быстренько сочинил заявку, вручил ее доктору, и доктор, будто его облагодетельствовали, бегом помчался к начальству.
Вообще он был неплохой мужик, этот эскулап, только совсем отупел от вынужденного безделья и радовался болезни Бурьянова, как малый ребенок игрушке. Чтобы развлечь доктора, Петр Петрович рискнул популярно изложить ему свою теорию. Доктор слушал внимательно, однако очень уж пристально, подозрительно пристально посматривал на своего пациента.
— И вот мне кажется, что я сам отчасти принадлежу к этому миру, Закончил Бурьянов. — Как вы думаете; может быть Такое?
— Отчего же, вполне! Кстати, это нетрудно проверить, если хотите.
— Как?
— Очень просто. Вы говорите, в том мире, чтобы вытащить гвоздь из стенки, надобно забивать его молотком,
— Совершенно верно, у них сила действует…
— И мы поступим подобным образом. Я беру шприц и делаю вам какое-нибудь нейтральное вливание, ну, напри мер, глюкозу. Если вы из нашего мира, шприц опустеет, а если из «опрокинутого», в нем появится венозная кровь. Надежно и безопасно.
Петр Петрович согласился. Доктор тут же показал ему шприц, на вид совершенно прозрачный, и воткнул иглу в руку. Мгновенно липкий, как паутина, сон начал обволакивать Петра Петровича. С ног до головы опутанный этой паутиной, он еще услышал скрип двери, глухой, точно из подземелья, голос что-то спросившего шефа и ответ доктора:
— Исполнено, товарищ начальник экспедиции. Печальная, так сказать, необходимость. Без анабиоза нам его до дому не довезти, а так, глядишь, здоровеньким вернется. Не все еще потеряно.
«Три года пропадет, — горестно подумал Бурьянов сквозь дремоту. — Никаких условий для нормальной творческой работы!» Но засыпал Петр Петрович со спокойной совестью. Он знал, что его теория совершит переворот в науке похлеще теории относительности. Ничего более безумного не смог бы придумать ни один сумасшедший! Жалкие догматики, они посчитали его свихнувшимся — и даже не подумали о том, что создать стройную теорию мироздания на современном этапе можно только в том случае, если тебе удастся свернуть собственные мозги хоть немножко набекрень.
А ему это удалось!
Очевидно, доктор оказался прав: три года глубокого сна подействовали на Бурьянова благотворно, и ко времени приземления он был уже вполне здоров. Во всяком случае, с космодрома его отпустили на все четыре стороны, как и остальных членов экипажа.
Он шел знакомыми улицами, с удовольствием вдыхал полной грудью чудесный запах Земли, во все глаза глядел на милые лица прохожих и тихо радовался про себя, что «опрокинутый мир» не оставил в его психике никаких патологических отпечатков. Он шел бодрый, полный сил, в отличном расположении духа, что-то насвистывая и размахивая своим чемоданчиком, — и вдруг обнаружил, что идет не по улице, а… по потолку универмага. Идет так, словно он один нормальный и один идет правильно, а все остальные почему-то шагают по потолку. Заметив это, он остановился в растерянности и подумал: «Одно из двух: либо я и впрямь усвоил на Планете скверную привычку ходить вверх ногами, либо…» Внизу было полно людей, но он постеснялся звать когонибудь на помощь, а идти дальше боялся, потому что не знал наверняка, действительно ли может ходить по потолку, или просто сошел с ума. Он стоял на потолке универмага и чувствовал себя прескверно, все тело затекло от стояния вниз головой, в ушах угрожающе пульсировало, к тому же его могли оштрафовать за истоптанный потолок, а у него не было с собой ни копейки.
И тут в толпе мелькнуло знакомое лицо — Ася, его Ася, исчезнувшая в свадебную ночь!
— Ася! — позвал он. — Ася, помоги же… хоть ты!
…В дверях стояла жена, — заспанная, в распахнутом халате, с бигуди в жиденьких волосах. Все его кошмары исчезли разом.
— Чего ореш-ш-шь среди ночи? — прошипела она. — Ребенка разбудиш-ш-шь.
— Нет, нет, это я так, случайно, — испуганно забормотал Бурьянов. — Иди спи, Ася. Пожалуйста, спи.
Перед ним лежал черновик курсовой работы — двенадцать страниц расчетов — и в конце нелепая, хотя никакой ошибки не было, он уже тысячу раз проверил.