Под шафрановой луной
Шрифт:
– Генриетта, – пробурчал Ральф с легким румянцем на щеках, свирепо расправляясь с сигарой.
– Вот именно, Генриетта!
– Генриетта не в счет, – пылко попытался отбиться Ральф. – Ведь она сама дала мне отставку и обручилась с майором на двадцать лет старше ее!
– Прекрасно, – подтрунивал Джонатан, – значит, справедливо вычеркнем эту юную леди из списка твоих последних завоеваний! Правда, в нем все равно останется мисс Фарнсворд, с которой ты спутался на пароходе, да к тому же одновременно с ее младшей сестрой! – Покачав головой, он схватил бокал и направил указательный палец на собеседника. – Я ценю нашу дружбу, но тебе не
– Ну, пожалуйста, Джо, – упорствовал Ральф, – клянусь, у меня нет коварного умысла.
Джонатан оперся о каминную полку, глядя в угасающее пламя, и с сомнением посмотрел на друга.
– Хочешь сказать, у тебя серьезные намерения?
Ральф ненадолго задумался. Он словно увидел самого себя на пороге. Позади – перебранки, флирт и короткие интрижки. А перед ним… Майя, и с ней играть не стоит, это сегодняшним вечером он понял быстро. К собственному изумлению, он ответил на вопрос Джонатана «да», потому что страстно этого желал. Джонатан глубоко вздохнул.
– Хорошо. Но если ты разобьешь ей сердце, я собственноручно переломаю тебе все кости, а потом позабочусь о твоей транспортировке в Тимбукту!
Несмотря на угрозы матери насмерть замерзнуть в холодную зимнюю ночь, Майя настояла на том, чтобы смыть с волос масло, прежде чем идти спать, а потом осторожно накрутила пряди на полоски бумаги, надеясь, что на следующий день локоны станут послушнее. Она старательно избегала смотреться в зеркало во время этого непривычного акта кокетства и долго лежала без сна, предвкушая завтрашний день, и впервые за много лет ее последняя мысль была не о капитане Ричарде Фрэнсисе Бертоне.
7
К утру столбик термометра опустился еще ниже. На окнах расцвели ледяные цветы, а ослепительный белый снег отражал сверкающее в синем небе зимнее солнце. Подобные дни так и манят на улицу, несмотря на холодный воздух, жесткий, свежий и пахнущий чистотой, как накрахмаленное белье. После завтрака четверо молодых людей весело выдвинулись из Блэкхолла, потеплее укутавшись от мороза: юные леди надели поверх широких платьев длинные накидки – Майя елово-зеленую, Ангелина кобальтово-синюю, – как следует затянули спереди широкие капоры и подобрали подходящие по цвету перчатки. Джонатан надел толстое коричневое плащ-пальто с многослойной накидкой, и хотя элегантный высокий цилиндр смотрелся на нем нелепо, он носил его с благородным хладнокровием. Полной противоположностью цилиндру был берет цвета хаки Ральфа Гарретта, застегнутый под подбородком на черный кожаный ремень, и пальто на подкладке из шерсти ягненка, которое сложно было назвать изящным. Но даже несколько комичный головной убор не мог нанести ущерба привлекательности лейтенанта.
Они брели по улице Святого Эгидия под заснеженными ветвями деревьев, мимо фасадов из типичного для Оксфорда желтовато-серого известняка. Майя и Ральф уверенно шагали по скрипучему, покрытому ледяной коркой снегу, а за ними под руку с Джонатаном семенила Ангелина – ей было нелегко удерживать равновесие в легких полусапожках. Сделав пол-оборота, Майя обвела широким жестом улицу.
– Каждый год в начале сентября здесь проходит ярмарка, длится два дня. Качели и карусели, глотатели огня и шарманщики, акробаты и оркестр. И, конечно, множество палаток, там продаются забавные жестяные игрушки
Ральф рассмеялся, запрокинув голову.
– Я тоже помню последствия таких ярмарок, даже слишком хорошо!
– Ага, и насколько я тебя знаю, сегодня мало что изменилось, только дело теперь не в сладостях, – отозвался позади Джонатан и дружелюбно засмеялся, когда Ральф с ухмылкой отмахнулся через плечо.
– Гвалт стоит жуткий, и всегда до поздней ночи, – Ангелина сердито фыркнула. – Каждый год поступают все новые жалобы и прошения от соседей, чтобы эту ярмарку наконец отменили. Это все-таки респектабельный район! Но нет, земля-то принадлежит колледжу Сент-Джонс, и арендная плата за ярмарку поступает в его закрома, так что пока попытки не увенчались успехом.
Майя и Ральф с легкими улыбками переглянулись, и Майя откашлялась, войдя в роль профессионального гида.
– Это колледж Сент-Джонс, – пояснила она, указав налево, на зубчатые стены здания с острыми фронтонами и высокими дымовыми трубами. От их дыхания в ледяном воздухе появлялись белые прозрачные облачка. – А вон та тропа за стеной ведет к главному входу в Тринити.
– А в каком колледже преподает ваш отец? – поинтересовался Ральф.
– Баллиол, в конце следующей улицы, на пересечении с Броад-стрит, – ответила Майя и указала прямо. – По дороге в город мы будем проходить мимо. Это старейший из двадцати колледжей университета, основан в одна тысяча двести шестьдесят третьем году.
Судя по всему, Ральф был впечатлен.
– Двадцать колледжей… – повторил он вполголоса и, рассмеявшись, добавил: – Да здесь они, должно быть, на каждом углу!
Майя кивнула.
– Так и есть. Вокруг Бодлеанской библиотеки выстроились один за другим: Магдален, колледж Всех Святых, Экстер-колледж и так далее.
Ральф обернулся к Джонатану, окликнувшему его по имени.
– А вон паб, помнишь, я рассказывал, – Джонатан указал на белый дом по правой стороне улицы, под крышей которого было написано готическими буквами: «Орел и дитя». – У нас в городе несколько таких заведений, но у Томаса Кервуда самое лучшее пиво. Как Том его делает, одному Богу известно! Может быть, сегодня вечером выпьем по кружечке.
Ближе к центру улица Святого Эгидия была еще респектабельнее, а домов с магазинами на первом этаже становилось все больше. «Исаак Вест – аптека и хозяйственные товары» значилось на начищенных до блеска пластинах, а металлическая табличка над соседней дверью гласила: «Т. Сиар – сапожник». Джонатан указал вперед, на лавку с вывеской «Израиль М. Леви – часовщик и продажа сигар».
– Отец всегда покупает там сигары.
– А это что? – Ральф указал на стоявшее еще немного подальше похожее на сундук здание с четырьмя внушительными колоннами на фасаде, высокими окнами и каменными стеновыми фризами.
– Тейлориан, – ответила Майя. – Институт современных языков, например, немецкого, французского, испанского или итальянского.
– Должен признать, столько просвещения в одном месте меня немного пугает, – пробормотал Ральф.
– Почему же? – Майя бросила на него выразительный испытующий взгляд.
Ральф пожал плечами:
– Я был посредственным студентом, хотя и отучился в Итоне. Когда мне исполнилось восемнадцать, я отправился в Индию со свидетельством на звание лейтенанта. Основную часть языков и того, что знаю, я постиг в армии. Я скорее деятель, чем мыслитель.