Под защитой любви

1750 год

Снежная крупа, сыпавшаяся с ноябрьского неба, жалила сильнее, чем январская метель, делая несбыточной надежду па осеннее тепло, навеянную поздними маргаритками, которые Фейт видела днем. Прижав к себе узелок с вещами, она плотнее запахнула поношенный плащ, но ледяной ветер кружил, забираясь под юбку, а озябшие руки, казалось, промерзли до костей.

Налетевший внезапно буран стер последние краски сумрачного дня и окутал мглой видневшиеся впереди деревья, милосердно скрадывая их зловещие силуэты. Впрочем, безрадостный пейзаж, тянувшийся по обе стороны дороги, внушал Фейт не меньший ужас, чем лесная чаща. Раскисшая от дождей равнина

была лишена каких-либо признаков обитания. Фейт пробрал озноб, и она на секунду закрыла глаза от слепящего снега и ветра. Обледеневшие ресницы кольнули кожу, и она тихо застонала.

Ее желудок словно прилип к позвоночнику. Голод терзал Фейт даже больше, чем окоченевшие от холода пальцы. Тонкие подошвы туфель протерлись до дыр, как и шерстяные чулки. С трудом переставляя ноги, Фейт наступила на подол слишком длинной домотканой юбки и услышала треск изношенной ткани, но едва ли это имело значение. Теперь некому отчитать Фейт за неподобающий вид — ее матери больше нет.

Вдоль разъезженной дороги тянулась старинная каменная изгородь, и Фейт попыталась представить себе, как эта изгородь будет выглядеть весной. Колючие ветви шиповника покроются благоухающими цветами, а у основания стены, возможно, расцветут дельфиниум и смолевка. Надо думать о наступлении теплых дней, тогда, может быть, она найдет в себе силы шагать дальше в сторону Лондона.

Если, конечно, она все еще движется в нужном направлении. Фейт забыла, когда в последний раз видела дорожный указатель и почему ей так необходимо попасть в Лондон. Но, охваченная отчаянием, она с самого начала испытывала потребность что-то делать. А теперь мысль о Лондоне превратилась в слабый проблеск надежды, освещавший ей путь в снежной круговерти перед угрозой неминуемой гибели.

Если бы только она могла поспать, хоть немного! Прошлой не удалось найти никакого укрытия, где можно было бы передохнуть, и, судя по всему, ее ждала еще одна ночевка под открытым небом прямо на земле. Усталость притупила все чувства Фейт и ее способность мыслить.

Лесной сумрак окружил ее, заставив держаться поближе к стене, тянувшейся вдоль дороги. Здесь каменная кладка была выше, а кустарник сменили заросли ежевики, среди которых виднелись кучки земли, указывавшие на норки кроликов и других лесных обитателей. Фейт попытать вообразить себя пушистым созданием, уютно свернувшемся в своем теплом гнездышке, и позавидовала зверьку. Ах, если бы и она могла свернуться комочком, согреться и сладко спать до самого рассвета.

Споткнувшись в очередной раз, Фейт поняла, что придется все же где-то лечь и поспать. Глаза слипались. Она была в полном изнеможении. Она знала, что все равно не уснет, просто даст себе передышку. Снегопад усилился. Хорошо бы перебраться на ту сторону изгороди, где не так свирепствует ветер…

Кто-то пробил древнюю кладку в стене, оставив кучу битого камня и узкую щель, через которую вполне могла протиснуться худенькая фигурка одинокой бродяжки. Фейт ни секунды не колебалась. Наверное, сам Бог посылает ей знак. Фейт больше не верила восторженным проповедям отца, обещавшего невообразимое блаженство в царстве небесном, но, чтобы продолжать бороться, она должна была верить, что существует некто, кому небезразлична ее судьба. Она потеряла все, чем дорожила в этом мире, все, кроме веры.

Закутавшись в заляпанный грязью плащ, Фейт преклонила колени и произнесла молитву, которую читала на сон грядущий с самого детства. Ветер свистел у нее над головой, оставив наконец-то в покое ее продрогшее тело, и Фейт возблагодарила Господа за его малые милости. Она забилась в небольшое углубление у основания стены, положила сверток с пожитками под голову и закрыла глаза, моля Всевышнего послать ей сон.

Однако сон не шел, и, чтобы отогнать мучившие ее кошмары, Фейт задумалась о том, что же ей делать дальше. Привычная к труду, она наивно полагала, что сможет заработать на еду и

ночлег, пока будет добираться до Лондона. Но, похоже, во всей Англии не осталось ни единой души, готовой расстаться с парой монет или хотя бы с миской горячей еды за целый день работы.

Если бы не помощь прихожан отца, Фейт не удалось бы забраться так далеко. Фейт прогнала мысли об отце, ибо они возвращали ее в то ужасное утро… Она крепко зажмурилась, пытаясь сообразить, в чем именно допустила ошибку. Стоит ей это понять, и, возможно, все изменится к лучшему. Фейт догадывалась, что прихожане отца снабдили ее скромной суммой для того лишь, чтобы ускорить ее отъезд, но она была слишком неопытна, чтобы понять, что ими двигало. Как бы то ни было, эти деньги спасли ее от работного дома, и Фейт не таила обиды на соседей за то, что никто из них не предложил ей кров вместо денег. Они отчаянно нуждались и едва могли прокормить собственные семьи. Отец Фейт пытался указать им путь, который избавил бы их от нищеты. Ярый последователь учения Джона Уэсли, отец утверждал, что дорога к праведности лежит через усердный труд и строгую дисциплину, но его усилий оказалось недостаточно, чтобы убедить паству отказаться от джина в субботний вечер. Да и найти работу удавалось не каждому. Фейт все это понимала и старалась сохранить уроки отца в своем сердце.

Но до чего же трудно испытывать добрые чувства к ближнему, когда пальцы окоченели от холода, а в желудке пусто. Мысли Фейт перенеслись к тем дням, когда у нее кончились деньги. Вначале она пыталась найти других методистов. Уэсли учил, что нужно делиться последним, и ее отец следовал этим заветам, иногда даже в ущерб собственной семье. Но, как выяснилось, другие последователи знаменитого проповедника отнюдь не горели желанием выполнять именно эту заповедь. В большинстве своем это были бедняки, которые не могли предложить ей ничего, разве что крошки со своего стола.

Голод сделал Фейт менее разборчивой в поисках работы. Она обращалась и в большие дома, и в крохотные коттеджи, к последователям англиканской церкви и к тем, кто не верил ни в Бога, ни в черта. Было среди них и несколько тайных папистов, но, как обнаружила Фейт, принадлежность к той или иной религии отнюдь не служила гарантией милосердия. Добрые самаритяне, дававшие ей еду, деньги или ночлег, принадлежали к разным слоям общества, но встречались крайне редко.

Фейт вздохнула, когда в животе заурчало, и попыталась найти более удобную позу на жестком ложе из земли и камней. Она запретила себе плакать. Как-нибудь она доберется до Лондона. А в таком большом городе наверняка найдется место для маленькой бродяжки, готовой трудиться в поте лица, чтобы не умереть с голоду. Когда у нее появится возможность купить себе хорошую одежду, она наведет справки о родственниках, которых никогда не знала. Они отреклись от ее родителей, так что вряд ли согласятся признать ее. А Фейт так хочется иметь семью…

Слезы обожгли веки, но Фейт их сдержала, стараясь думать о хорошем. Когда-нибудь ей снова будет тепло и уютно. Не для того она забралась так далеко, чтобы плакать во сне. Может, Лондон прямо за этими деревьями. Девушка не заметила, как ее сморил сон.

Стук колес и скрип почтовой кареты, мчавшейся по прихваченной морозом ухабистой дороге, разбудил Фейт. Было довольно рано, но из-за непогоды казалось, будто наступила ночь. Плотнее завернувшись в свой ветхий плащ, Фейт пожалела, что не сидит на деревянной скамье, зажатая между теплыми телами, набившимися в тесное пространство допотопного дилижанса, совершавшего очередной рейс в Лондон. Наверняка путники остановятся на ночь в гостинице. Хозяин усадит их перед жарко пылающим очагом, подаст большие кружки с горячим пуншем и дымящиеся миски с наваристым супом. Фейт почти физически ощутила жар пламени и сонно закрыла глаза, чувствуя, как разливается по телу тепло. Завтра она, возможно, доберется до этой гостиницы и попробует наняться на работу…