Под знаком ?
Шрифт:
– Средний сын?
– Проснётся очень скоро, я ни за что не причинил бы ему вред.
– В таком случае я не убью тебя на месте. Немедленно займись Харисимом, стабилизируй его, чтобы дожил до возвращения в Рим.
– Слушаюсь, о великолепный.
В скором времени до каменоломни добрались конные экзальты, с которыми оказался и отец; остальные двигались намного медленнее и были оставлены позади на попечении секуритариев.
– Мы спешили как могли, мой легат! – громыхнул декан с золотым быком на броне, салютуя.
– Приведите Иоанниса в сознание, если он жив, и будьте готовы
– Слушаюсь! – Шлем декана повернулся из стороны в сторону. – Мой легат, разреши задать вопрос?
– Задавай.
– Кто сделал такое с ним?
– Мой двоюродный племянник, судя по всему.
Гай почувствовал на себе взгляд декана сквозь линзы.
На то, чтобы привести Саламандра в сознание потребовалось время, а тут и старший брат кое-как оклемался. Слушая рассказ Гая о происшедшем сегодня, отец поставил Тита рядом и стал придерживать, поскольку того шатает. Брат ещё не вполне в себе, трёт сонные глаза, а лицо расслаблено и не выражает обычной враждебности ко всему миру. Агрикола слушает молча и, пожалуй, это пугает больше всего – он суров и свой грев расходует очень эффективно, а не тратит попусту. На раны младшего сына даже не взглянул, уделяя больше внимания действиям Лакона и его Возвышенных.
Переваливаясь на свой прежний манер, к отцу подобрался Аврелий из Скопелоса. Сменив повреждённое одеяние на целое, он продолжил источать палённое зловонье.
– Надеюсь, ты не держишь на меня зла, кхмем… Агрикола?
– Если бы тебя беспокоили такие мелочи, ты принимал бы иные решения.
– Вероятно, так и есть.
– Что Нигрумос смог тебе пообещать?
Широченные плечи авгура… которые, скорее всего, являются его локтями, приподнялись и опустились:
– Услугу, скажем так. Очень приятно жить, зная, что один из могущественнейших людей мира тебе должен… Теперь уже не важно, пхум-м… О, сейчас будет представление.
В это время два экзальта помогли-таки Саламандру подняться; его тоже заметно ведёт из стороны в сторону, кожа на груди сожжена, рана обуглилась, возможно, сломаны рёбра, но сверхлюди созданы выдерживать и не такое. Великан приходит в себя прямо на глазах, вот, встал по стойке «смирно», заложив руки за спину и глядя перед собой немигающим взглядом, как на легионном смотре.
– Иоаннис, мне стало известно о заговоре. Что сподвигло тебя стать частью чего-то настолько недостойного?
– Мой легат! Я исполнял прямые приказания родоправителя! – Громовой голос прокатился по каменоломне.
Лакон трижды стукнул пальцем по эфесу великолепного меча, обдумывая услышанное.
– Почему?
– Мой легат?
– Почему ты взялся исполнять приказ моего отца в обход меня?
– Мой…
– Именно. Я твой легат, а не Каст Игний Нигрумос.
– Мой легат! Он родоправитель…
Лакон прищурился, будто испытав сомнение.
– Значит, ты Игний? Возможно ли, что мы с тобой кровная родня, а я не знал?
– Мой легат… Нет, мой легат…
– Значит, ты не часть генуса?
– Нет…
– Ты легионер.
– Да, мой легат!
– Кто командует легионом, Иоаннис?
– Ты, мой легат!
– То есть, я командую легионом, а мой отец руководит генусом. Всё верно?
– Да…
– Так что же сподвигло тебя нарушить цепочку командования?
На это не нашлось ответа, а когда молчание стало по-настоящему невыносимо долгим и тяжёлым, Лакон продолжил:
– Вы все – оружие в руке бога. Вы знаете это, вы сами выбрали эту почётную судьбу.
Гай поймал мимолётный взгляд Иоанниса.
– Никому не нужно своевольно оружие, – закончил легат, – даже богам. За твой проступок я могу определить лишь одно наказание, Иоаннис. Тебя отконвоируют в расположение и поставят перед собратьями, ветеранами и кандидатами. Весь твой боевой путь зачитают перед ними и окончат его стигмой «Inhonoratus». Тебя лишат всех знаков почёта, титулов, имени, и опустят в катакомбы, где ты будешь убивать крыс, носить еду узникам, убирать за ними отходы; и никогда больше ты не увидишь солнца, никогда не поднимешь лица, не прикоснёшься к настоящему оружию, не наденешь брони, и не пойдёшь в битву как равный среди равных. А когда Плутон пошлёт за твоей душой, никто уже не вспомнит кем ты был и был ли вообще кем-либо. Твоя судьба послужит назиданием нынешнему юношеству, чтобы они знали: даже лучшие из лучших могут впасть в ничтожество из-за одного проступка.
##1 «Обесчещенный». (лат.)
С каждым сказанным словом лицо Саламандра захватывает синева, будто его одолевает холера; выступает пот и глаза превращаются в мутное стекло.
– Однако же в виду твоих прошлых славных деяний, – продолжил Лакон, – десятилетий беспорочной службы, я даю тебе право просить о снисхождении. Желаешь ли воспользоваться им?
Омертвевший Иоаннис немедленно стал вновь живым, ноздри раздулись, брови приподнялись, на лице забрезжила надежда.
– Мой легат! Я прошу о снисхождении!
– В таком случае, пусть боги судят тебя за малодушие.
Лакон подставил лицо пеплу, который падает всё гуще, черня волосы и золото брони, превращая его в воплощение тихой вселенской скорби. Затем, – это произошло мгновенно, – полыхнула красная корона, карие глаза вперили взгляд в Иоанниса, полыхнули гранатами, между богом и его воином мелькнуло нечто, похожее на струю взволнованного тёплого воздуха, а потом из тела Саламандра вырвалось синее пламя. Оно за секунды пожрало плоть, рассыпав обугленные кости, от жара коже Гая стало больно, опалило даже верхние дыхательные пути, хоть и несильно. Корона погасла в тот же миг, будто и не было ничего.
– Сегодня, – сказал Лакон, – славный Иоаннис пал трагично и доблестно. Подробностей не узнает никто в легионе. Клянитесь.
Возвышенные, с чьих доспехов осыпается иссушенная краска, опустились на одно колено и склонили головы в знак подтверждения клятвы.
– Его имя будет увековечено в залах бранной славы, молодые станут равняться на него. Капитон, подай кожу.
Декан поднёс легату немного пострадавшую от Спиритуса ленту. Взяв её, Лакон протянул знак почёта Гаю.
– Порой даже Саламандры гибнут в бою, и враги нашего генуса с гордостью хранят эти ленты как знаки собственной доблести.