Под звуки сагатов
Шрифт:
— Анейша? Кто это?
— Дочь Тирмы, что должна быля родиться через три года. Теперь, когда Рема выбрала другая, это будущее потеряно. Ай! — Девчонка вздрогнула, потирая бок. Возмущенно посмотрев на запертую дверь, она громко обратилась к деревяшке. — Что я такого сказала?! Ай!
В этот раз я успел заметить темную шуструю дымку, метнувшуюся к Хете и резко кольнувшую девчонку в бок.
— Все, вы уж как хотите, а я с ней в одной комнате ночевать не стану. — Поднявшись, Хета переступила лавку и двинулась к растопленной печи, на удивление проворно забираясь на полати.
— Эй, это мое место, — запоздало возмутился я, поднимаясь. Девчонка, больше опасаясь расстроенной наставницы, чем меня, несколько осмелела.
— Вот
— А ну ка, спускайся, вреднота, — показательный храп стал громче, а мои воины начали резво разбредаться по спальным местам, не оставляя мне вариантов. Слова про «иммунитет»
, кажется, все услыхали.
Фатмар занял лавку, на которой ему явно было тесно, Эш завернулся в одеяло, спрятавшись куда-то на полку печи, а Вартас с Андэном вышли в ночь. Их пригласили ночевать в другой дом. Мне же не оставили вариантов.
В целом, меня все очень даже устраивало, только пока было не понятно, как успокоить ведьму. Тем более, если я верно понял, на выбор жениха Тирма не попала по моей вине. Н-да. Неприятненько вышло. Даже если учитывать, что я не собирался ей позволить вернуться.
Осторожно толкнув дверь, зашел в темноту комнаты. Здесь была довольно большая кровать, слабо различимая в полумраке. На светлом покрывале темным пятном скорчилась ведьма. Вокруг нее, едва уловимые, мелькали бирюзовые искры, демонстрируя крайнюю степень расстройства. Осторожно приблизившись, я прилег на свободную половину кровати, не прикасаясь к расписной женщине.
— Мне жаль.
В ответ раздался едва слышный придушенный всхлип, тут же смолкший. В этом коротком звук было столько тоски и отчаянья, что у меня сжало сердце. Решившись, перевернулся набок, чуть приобняв ее. Ведьма дернулась, пытаясь стряхнуть мою руку. Я этого не позволил, прижимая ее спиной к груди сильнее. На очередной взбрык, перекинул ногу поверх вороха юбок и заблокировал руки. Переждав попытку бунта, ждал, пока расстроенная женщина сможет уснуть.
— Не дергайся, не обижу. — Она успокоилась и, кажется, прислушалась. — Мне правда жаль, ведьма.
— Чего? Того, что ты украл мое будущее? — голос был хриплый, прерывистый.
— Нет. Только того, что это тебя так расстроило. Спи, тебе не изменить своей судьбы сейчас.
— Конечно. Из-за тебя никто не может разглядеть не только мое будущее, но и настоящее.
— Да, я слыхал о таком. Тем очевидней, что волноваться не стоит.
— Отпусти меня. — Голос ведьмы, требовательный, стал более низким сиплым. Отстранившись от новостей, которые она получила непонятным мне образом, жрица, наконец, обратила внимание на то, в каком положении мы находимся относительно друг-друга. Мне было невероятно уютно и тепло, нос щекотал терпкий запах дыма, трав и ягод. Маленькая удивительная женщина так уютно помещалась в моих объятиях, что я ни за что бы не согласился выпустить ее сейчас.
— И не подумаю. Лучше бы тебе не дергаться, вишенка, — произнеся, я понял, что прозвище подходящее. И правда, она была темная, терпкая с кислинкой, но сочная, как вишня.
Ведьма, совсем выбитая из колеи, затихла. Через несколько долгих минут тело жрицы расслабилось, дыхание стало медленней, бирюзовые искры перестали тревожно мельтешить вокруг спящей женщины.
Странным образом довольно быстро уснув, не смотря на постороннее присутствие и разобранные чувства, все же нормально отдохнуть я не сумела. Всю ночь, тревожимая снами, я пребывала в пограничном состоянии между явью и видением. Такое состояние изматывает основательно. Все время до самого излета ночи мне снился дождь. Крупные, тяжелые капли падают на сухую пыльную землю, тут же испаряясь, не давая ей насытиться. Скрюченные мертвые деревья, рыжая трава, которая вздрагивает под ударами тяжелых, мгновенно исчезающих капель. Оглядывая это мертвое пространство, полное пыли и грохота бесполезного дождя, казалось что небо и земля принадлежат разным мирам. Темный, полный воды, забитый серыми, сизыми и стальными облаками купол. И она, сухая, пыльная земля, не желающая, не принимающая влагу. Это мне было знакомо, и посыл сна вполне ясен. Вот только настроение не соответствовало.
Потому, что всю оставшуюся часть ночи я видила Иннат. Бледная, худая подруга сидит на полу нешей комноты в Обители, склонив голову. Распущенные, спутанные золотистые волосы поблекли, вися некрасивыми прядями, украшения раскиданы по полу, юбки свалены грудой в дальний угол. На Иннат только нижняя серая сорочка чуть выше колен. На голых плечах, ногах видны мелкие порезы. Тонкие, неглубокие розовые полосы рассекающие рисунок, который я ей нанесла перед самым отъездом из деревни. Зеленые глаза красны, а по щекам, не скрытым краской, катятся слезы. Жрица больше не кричит и не завываетот горя, обиды и невозможности что-то изменить. Она просто сидит на холодном полу. Ее ногти сломаны, ладони ободраны.
О, Иннат. Есть только одно существо во всех мирах, способное заставить жрицу поступить так, как сделала ты. И мне бы очень, очень хотелось знать, для чего.
Разбудила меня птичья трель. Ничуть не удивившись синей пернатой мерзавке на подоконнике, склоняющей голову на бок и отчаянно сквирчащей, я поднялась с пустой кровати. О присутствии ажгжара свидетельствовала только смятая по соседству подушка, давно остывшая. И небольшой поднос на сундуке в изножье кровати, накрытый вышитым полотенцем. С трудом разогнувшись после такой тяжелой ночи, оценила отпечаток украшений, оставшийся на руке вместе с красной краской. Терпеть ненавижу спать во всем этом обмундировании. В лесу или в поле еще как-то, а вот в кровати, стоит только расслабиться, десятки бусин, браслетов, цепочек и лент начинают причинять невероятные мучения. Со слабой надеждой, что через час-другой расхожусь и все пройдет, сняла салфетку с подноса. С удивлением обнаружила там пару теплых пирожков и стакан молока. Даже странно, что меня разбудил не запах, который теперь заставил громко заурчать в животе, а эта противная синяя пернатка. Которая, не переставая, издавала звуки, очень далекие от мелодичного пения ночных соловьев. Откусив пирожок, я блаженно застонала, решив, что иногда можно поступать и так как хочется мне. Обернувшись на окно, бросила в сторону птицы скомканную салфетку:
— Кыш пошла, мерзавка! Ничего не буду делать! — Птица возмущенно то ли взвизгнула, то ли каркнула, отскочив по открытой оконной раме с траектории полета ткани. Салфетка, развернувшись в полете, плавно опала на пол у самого окна. Синяя пернатая тварь принялась трещать с удвоенной силой, выводя меня из хрупкого равновесия. — Пошла, говорю! Нет меня сегодня!
Подхватив одной рукой поднос, второй держа полупустую кружку, распахнула дверь в большую комнату. На лавке перед печью сидела бледная Хета, держась ладонями за виски и слегка раскачиваясь и поскуливая. Вот значит как. А меня все же не решилась будить, хотя, видать голова еще с ночи гудит. Подняв голову на звук захлопнувшейся двери, девчонка всхлипнула.
— Тирма, по жалуйста. Мочи нет терпеть уже.
— Нет, — я сгрузила свою ношу на стол, еще раз потянувшись, разгоняя напряжение в спине. Пробежавшись пальцами по поясу, отцепила один из небольших амулетов. Подойдя к страдалице, прицепила амулет к кольцу одной из сережек, сняв тот, который был до этого. — Сейчас тебе чай заварю, немного поможет. На все остальное «нет».
Сильная провидица, Хета страдала от моего упрямства и настойчивости высших сил. Защищенная на какое-то время моим амулетом, девчонка расслабилась, перестав поскуливать. Серая бледность немного сошла с лица. Было видно, что голова еще болит, но желающих срочно умереть больше не наблюдалось.