Подари себе рай (Действо 2)
Шрифт:
Молчание длилось довольно долго. Его нарушил Довженко:
– Станислав Викторович Косиор едет в Москву первым замом председателя Совнаркома СССР Молотова.
– Москали меняют сатрапа-ляха на сатрапа-кацапа, - прошептал Сосюра, но было так тихо, что все расслышали крамольную фразу.
– Я встречался с Хрущевым - и не раз, - поспешил заявить Корнейчук. Да и многие из вас должны его знать. Он же долгие годы и в Донбассе и в Киеве работал. Мужик он толковый.
– Взбалмошный, - резко сказал Довженко. Помолчав, добавил: - Семь пятниц на неделе. И на начальство блюдет лихо.
– Рекомендует его Политбюро и лично товарищ Сталин.
Закрыв, как он решил, на этом опасную дискуссию, Корнейчук руководяще помахал рукой: "Всем общий привет!" - и стремительно удалился.
– Саша, - обратился Рыльский к Довженко, - ты давно на горе Тараса был?
– Вчера.
– Один?
– Один. Но там были хлопцы из нашего университета. Стихи его читали.
– Хотите, угадаю, что это были за стихи?
– Малышко встал на стул, голос его зазвучал звонко, хлёстко:
Мы цепь неволи разорвем.
Огонь и кровь мы на расправу
В жилища вражьи принесем.
И наши вопли, наши стоны
С их алчной яростью умрут,
И наши вольные законы
В степах широких оживут...
Когда Берия доложил Сталину - красноречиво и с пикантными подробностями - о мартовском застолье в Ирпене (кто и сколько раз вливал, кто с какими красотками в ту бурную ночь переспал), вождь долго ходил по кабинету, курил, несколько раз пробежал глазами по списку участников юбилея Рыльского. Подошел к недавно назначенному наркому ("новая метла чисто метет!"), сказал с кривой усмешкой:
– Ты думаешь, когда Табидзе, Андроникашвили, Хорава, Абашидзе и их приятели собираются на чей-либо день рождения, они только о великиз заслугах юбиляра перед благодарным человечеством и говорят? Ну еще о женщинах? Нет!
– это последнее коротенькое слово упало как топор на плаху.
– Таких, как эти, хлебом не корми - дай о свободе, - он широко раскинул руки, - о свободе от Москвы поговорить. Поговорить - они ведь не замышляют всерьез отделяться от России. Если их всех ликвидировать - в Киеве и Минске, Тбилиси и Баку, Ашхабаде и Фрунзе, Кишиневе и Алма-Ате - мы останемся совсем без писателей и поэтов, без актеров и художников, без инженеров, педагогов, врачей. Они болтуны. Дай им высказаться, выговориться - и делу конец. Ты когда-нибудь видел, что бывает с аэростатом, когда из него выходит воздух? Он просто падает на землю. Я видел это однажды на маневрах. Был опасный разведчик - и нет его. Так и ты - тебе надо научиться инспирировать выпуск пара. И не рубить головы, а держать эти головы в постоянном страхе. Страх есть у каждого - за свою жизнь, за любимую женщину, ребенка, родителей, карьеру. Ты должен научиться в государственном масштабе командовать этим страхом. "Мудро, - думал Берия, стоя на вытяжку перед вождем и поедая его взглядом преданным и восторженным.
– Только как бы это необычная откровенность не вышла мне потом боком".
– Ягода, Ежов - умственно ущербные мясники, - Сталин надменно прищурился.
– Наша цель - общество интеллигентов - неважно, от станка или от пашни. Созидание такого общества - труд тяжкий, неблагодарный, замешанный на поте и крови.
– Внезапно переходя на русский: (А откуда видно, что они разговаривали не по-русски?)? Кстати, Хрущев уже в Киеве?
– Прибыл позавчера, товарищ Сталин.
Вызвав Поскребышева, коротко приказал: "Соедините с Хрущевым".
– Товарищ Хрущев, как доехали? Осваиваетесь? Хорошо. У меня пока один вопрос. У поэта Рыльского - вы его знаете? Ну, время будет. Так вот, у него недавно был день рождения. Отмечал он его в доме творчества в Ирпене. Прошу вас распорядиться, чтобы нарком внутренних дел Успенский не предпринимал никаких мер по информации об этой встрече. Политбюро в курсе и на этот счет имеется соответствующее мнение. А вы лично обратите особое внимание на работу с творческой интеллигенцией. Между прочим, автор пьесы "Дни Турбиных" родился и какое-то время жил в Киеве. Желаю успехов. И вот товарищ Берия - он сейчас рядом - присоединяется.
"Он теперь всегда рядом, - неприязненно подумал Никита, положив трубку.
– Ворон ворону глаз не выклюет". И тут же ужаснулся этой своей мысли. Воровато оглянулся, словно кто-то мог ее подслушать. Пятидесятиламповая люстра не была зажжена, горела лишь настольная лампа под зеленым абажуром и в полумраке в углах царственного кабинета Генсека ЦК КП(б)У казалось притаились чьи-то зловещие тени. Никита судорожно нажал звонок вызова дежурного помощника. Тот появился мгновенно, бесшумно, как привидение.
– Немедленно вызовите Успенского.
– Сейчас без пяти полночь, Никита Сергеевич, - бесстрастно констатировал помощник.
– Ну и что?!
– задыхаясь от ярости прошептал Хрущев и взорвыался криком: - Не-мед-лен-но!!!
Когда через пятнадцать минут явился запыхавшийся нарком внутренних дел Украины, кабинет был залит светом. Во главе двадцатиметрового конференц-стола, широко расставив ноги, стоял Хрущев. Рубаха с украинской вышивкой расстегнута, одна рука в кармане брюк, в другой несколько листов бумаги.
– Извините, Никита Сергеевич, - начал Успенский, - я был на допросах в Левобережье и...
– Что вы сделали по этому рапорту о вечеринке Рыльского?
– перебил его Хрущев, встряхнув в воздухе листы бумаги.
– Вечеринка Рыльского, - Успенский вздернул плечами, явно не понимая, о чем речь.
– Вечеринка Рыльского... Ах, это...
– Он облегченно вздохнул, понял. Сегодня ночью будем брать всех. То есть всех, кроме двух.
– Кроме тех, кто состряпал эту... эти... этот "документ", - Никита брезгливо поморщился, еще раз взглянул на подписи на последней странице, в общем так, - он сел в свое рабочее кресло и крепко обхватил руками подлокотники.
– Вы сейчас же дадите отбой всей этой операции, а об этом "документе" забудете.
– Я не могу этого сделать, товарищ Хрущев, - Успенский недовольно дернул головой, зло сузил глаза.
– Что значит "не могу"?
– Копия этого документа уже в Москве, - злорадно доложил он.
– Тем лучше, - парировал Никита.
– То, что я вам сказал - приказ Москвы.
– Москвы?!
– воскликнул Успенский и в голосе его звучало явное недоверие.
Успенский ушел, а Никита еще долго сидел один, читал, перечитывал донос.
"Я как знал - говорил Иосифу Виссарионовичу (по имени-отчеству он смел называть вождя только в мыслях), что украинская интеллигенция примет меня холодно. Очень холодно". Он вспомнил разговор, когда ему впервые было сделано столь ответственное, столь высокое предложение.
Сталин: - Товарищ Хрущев, мы хотим послать вас на Украину, чтобы вы возглавили там партийную организацию.
Хрущев: - А Косиор Станислав Викторович?...
Сталин: - Косиор перейдет в Москву к Молотову первым заместителем и председателем Комиссии Советского Контроля.
Хрущев: - Товарищ Сталин, боюсь - не справлюсь. Я знаю Украину. Слишком велика шапка, не по мне она.
Сталин: - Горшки не боги обжигают. На Москве вы опыт получили неплохой и мы поддержим. Где надо - подучим, где надо - поправим. Говорите - боитесь. Я что-то раньше не замечал, чтобы вы хоть раз труса праздновали.