Подчинение миллиардеру
Шрифт:
Мы выбираемся из душа. Я заворачиваюсь в махровый халат и иду в спальню.
— У меня для тебя подарок. — Я протягиваю ему серебряный мешок.
У него еще мокрые волосы, прилипшие к голове. Разве такое возможно, что я до сих пор хочу заниматься с ним сексом, когда только что дважды кончила?
Он забирает мешок. Я стараюсь запомнить этот момент, поэтому во все глаза наблюдаю за каждым его действием. Он достает серебряный пакет. Развязывает желтую ленту. Разрывает серебряную упаковку. Открывает обычную серую коробку. Достает бутылку масла и тупо смотрит на нее, а затем поднимает на меня
— Масло для тела Huile Douche?
— Huile Douche.
Он несколько раз утвердительно кивает. Молчит. Николай Смирнов потерял дар речи, такого еще не было.
— Эй, ты собираешься мне что-нибудь сказать?
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивает он.
— Да. Все в порядке.
— Мне не хорошо, — признается он. Я вижу, как побелело его лицо.
— Что случилось?
— Я боюсь за тебя. Это будет больно.
Я ухмыляюсь.
— На этой земле семь миллиардов человек, и каждого родила женщина. Со мной все будет хорошо.
Я забираю у него масло и немного наливаю ему на руку. Втираю в кожу и поднимаю руку к его носу.
Он вдыхает.
— Боже мой, ты права. Пахнет полевыми цветами, свежим воздухом и солнцем.
Я заливисто смеюсь.
— Я же говорила!
ГЛАВА ПЯТЬДЕСЯТ СЕДЬМАЯ
Николай
Семь месяцев спустя
— Поздоровайтесь со своим сыном, — говорит медсестра, кладя голое, покрасневшее создание мне в руки. Я с изумлением смотрю на него.
Мой сын.
Звуки вокруг меня становятся какими-то размытыми.
Он такой крошечный, что почти умещается в моей ладони. Глаза закрыты, лицо морщинистое и красное. Волосы все еще мокрые, прилипшие к голове, но так и должно быть. Его маленькие пальчики скручиваются и раскручиваются. Он открывает свой маленький ротик и издает мяуканье... и я перестаю дышать.
Боже, столько всего может пойти не так.
Защитный рефлекс тут же возрастает у меня в груди, настолько сильный, что мне кажется у меня грудь сейчас разорвет. Сердце готово лопнуть от любви к этому беспомощному младенцу.
— Николай, — зовет меня Стар.
Я перевожу взгляд с лица нашего сына и вглядываюсь в раскрасневшееся лицо жены. Видно, что она устала, но в ее глазах светится радость и торжество. В этот момент я люблю ее еще больше, чем когда-либо.
— Ты сделала это, — говорю я. — Ты, на самом деле, сделала это.
— Мы сделали, — мягко замечает она.
Я не могу оторвать взгляд от ее прекрасных голубых глаз.
— Нет, мой мотылек. Не мы, а ты. Ты выносила этого удивительного мальчика внутри своего тела.
Она прикусывает нижнюю губу. Она всегда так делает, когда начинает нервничать или ее что-то беспокоит. Я не видел уже несколько лет, чтобы она прикусывала губу.
— Николай, ты помнишь, что мы решили назвать его Мейсоном?
— Только не говори мне, что ты снова передумала.
Она слегка качает головой.
— Я не передумала. И я никогда не меняла своего мнения. Я всегда знала, где-то глубоко в душе, как будут звать нашего сына.
Я не
— Я хочу назвать его Павел.
И откуда-то глубоко из моей груди, поднимается странный звук, я даже не мог предположить, что способен издавать нечто подобное. Он похож на крик ужасной боли, но в то же время боли, которая уходит, словно ты обжог руку, чувствуешь острую боль, а потом наступает облегчение, и постепенно ожог заживает.
Она с тревогой посматривает на меня.
О, Павел. Все эти годы я хотел произнести его имя, но не мог.
— Павел, — шепчу я.
Ребенок на моих руках открывает глаза и смотрит на меня. Его взгляд расфокусирован, такой невинный, пустой. Затем его губы шевелятся. Может кому-то покажется, что его губы просто шевелятся или подергиваются, но я-то знаю, что он пытается мне улыбнуться.
ЭПИЛОГ
Николай
Пять лет спустя
https://www.youtube.com/watch?v=tS26xch5U24
Возвращение домой
Я снимаю сына с его лошади и ставлю на землю. Улыбаюсь ему.
— Готов?
— Готов.
Я привязываю лошадей к дереву и вытаскиваю букет цветов из держателя на суппорте. Я даю ему цветы, и мы идем к железным воротам. Он открывает их, мы заходим внутрь склепа. Шаги эхом отдаются от стен.
Я смотрю, как он идет к могиле и осторожно ставит цветы в вазу с водой. Он поворачивает ко мне голову, и я вспоминаю, как впервые привел сюда Стар. Судьба забирает и дает. Судьба забрала у меня Павла, оставив годами жить во мраке, но потом подарила мне Стар и другого Павла.
— Папа, ты можешь рассказать мне ту историю еще раз?
— Какую историю?
— Про печеные яблоки.
— Ах, эту.
Он садится на мрамор.
— Однажды Дуся сделала целый противень печеных яблок. Она положила их на стол, чтобы они остыли. Эти яблоки были особенными. У них была вытащена сердцевина, внутрь она клала мед и орехи — рецепт самой Дуси. Все в семье знали, что это было любимое лакомство дяди Павла. Как медведь, который не может устоять перед медом, он тоже не может устоять перед печеными яблоками. Он сидел за кухонным столом и ждал, когда они остынут. Он знал, что нельзя их есть, потому что мы все вместе должны будем пить с ними чай. Вместе. Но в тот день с противня исчезло одно запеченное яблоко. Дуся спросила его, не он ли его съел.
— Я не ел, — ответил он.
— Не ври. Если это ты, то лучше признайся.
— Но я не ел.
— Если не ты, то кто?
— Я не знаю, но не я.
— Ты съел, Николай? — Спросила меня Дуся.
— Я не ел.
— Вы съели яблоко, госпожа Смирнова? — Спросила Дуся нашу маму.
— Нет, я его не ела, — ответила мама.
— И я тоже, — добавил отец.
— Скажи правду, Павел. Тебя не накажут, — сказала мама.
— Но я не ел.
— Хорошо. Если ты признаешься, ты сможешь съесть еще одно за чаем. Если ты не признаешься, то не получишь ни одного.