Поддай пару! Вор Времени (сборник)
Шрифт:
Глядя на Мокрица внимательным взглядом, Из Сумерек Темноты сказал:
– Чего только не бывает. Оказывается, гоблины могут вести себя по-человечески, а у тебя, господин Мокрица, есть сердце, и ты умеешь плакать из-за смерти людей, которых даже не знал. Удивительное рядом. Может, однажды я увижу, как ты поешь в церковном хоре.
В бледном утреннем свете Мокриц посмотрел на скалящегося гоблина и его зловещую физиономию, точь-в-точь как в любой книжке с картинками, предназначенной для того, чтобы дарить маленьким детям кошмары всех сортов и расцветок. И вот это вот читает
– Что ты такое? – поинтересовался он. – На вид типичный гоблин, тут никаких вопросов, но мы уже несколько дней общаемся, и ты регулярно выдаешь такое, чего никак не ожидаешь услышать от гоблина. Не пойми меня неправильно, но ты умен.
Гоблин снова зажег трубку, с которой он почему-то выглядел более человечно, и вдумчиво ответил:
– Не хочешь ли ты сказать, что гоблины не умны, господин фон Липвиг? Не отважны? Ничему не учатся? Я так вообще на лету схватываю. Возможности равны для всех людей и для всех гоблинов.
Мокриц опустил взгляд на кучку микрокольчуги. Это было настоящее сокровище. Легкая, прочная, удобная в носке, стоит целое состояние. И валяется тут на сырой траве. Мокриц уставился на гоблина.
– Все в твоем распоряжении, господин фон Липвиг. Трофеи – победителю, – бойко откликнулся Из Сумерек Темноты.
– Нет. Пусть они оставят себе, – Мокриц кивнул на щеботанских гоблинов.
– Им ни к чему, – ответил гоблин. – Забирай трофей, господин фон Липвиг. Авось пригодится.
Мокриц поглядел на останки гномьих бойцов и подумал: «Где же господин Шрик, когда он так нужен?» Эта мысль подтолкнула следующую: «Необходим надежный свидетель». Он попросил Из Сумерек Темноты послать в шато за маркизом или его подчиненными, и чтобы принесли иконограф, если у них есть.
– Нужно, чтобы люди узнали об этом.
Пришел маркиз, за которым, вытаращив глаза, подтянулись и слуги, осмотрел место преступления, повосклицал в ужасе и организовал съемку иконографий, после чего вернулся в шато, пообещав немедленно сообщить о новостях по семафору. Теперь можно было заняться соблюдением ритуалов.
Тела железнодорожников и павших в битве гоблинов были бережно, с особым почтением, сложены на дрезину. Несколько гоблинов скрылись из виду и вернулись с дикими цветами, которые возложили на тела. Такие незначительные детали переворачивали мир Мокрица с ног на голову: гоблины считали, что те, кто пал в бою, исполнили свой долг.
По окончании траурной церемонии гоблины стали поочередно браться за рукоятку, и дрезина, вместе с Мокрицем, их собратьями и скорбным грузом, медленно поехала в сторону границы, где они сделали остановку, чтобы отправить срочные клики. Мокриц договорился с пограничником, чтобы тела прикрыли и оставили в холоде, пока за ними кого-нибудь не пришлют.
Второй пограничник возмутился, что тела гоблинов оставили лежать вместе с теми, кого он назвал «нормальными людьми». Пришлось Мокрицу провести с ним разъяснительную беседу, в результате которой пограничник многое понял, разве что кровь пошла носом. Воспоминание о россыпи мелких косточек было слишком свежо в памяти Мокрица. И возможно, внутри у него еще бурлило гоблинское зелье. Это был долгий день.
Покончив с делами, Мокриц окинул взглядом выстроившуюся за ним процессию гоблинов, а подняв голову, увидел у щеботанской заставы указатель, который приглашал всех желающих в славное заведение «У Толстой Мари».
Откуда хозяйка получила свое прозвище, сомневаться не приходилось, и, как это принято в придорожных заведениях, она расторопно подавала путешественникам горячую еду и варила приличный кофе, а больше от нее ничего и не требовалось. Ее клиентура и слыхом не слыхивала ни о каких гурмэ – им просто нужна была здоровая порция углеводов и жира. Однако и она настороженно отнеслась к обслуживанию гоблинов.
– Я могу потерять постоянных клиентов, если впущу этих.
И Мокрицу снова пришлось излагать простые жизненные истины, объясняя на пальцах, что если она откажется кормить гоблинов, то в скором будущем не сможет кормить вообще никого, как только он, Мокриц, поставит в известность лорда Витинари. Витинари был строг, а Толстая Мари жила на анк-морпоркской земле.
– Мы все равно сядем на улице, – подытожил Мокриц. – Они не любят закрытые помещения. Я плачу', ясно?
Должным образом приструненная, Толстая Мари навалила каждому гоблину порцию довольно невкусной рыбы с картошкой и гренками и изумилась тому, с какой скоростью они поглощали пищу, в особенности гренки. Что есть, то есть: гоблины не были привередливы.
Когда все наелись досыта, Мокриц устроил гоблинов в вагоне грузового состава, обслуживавшего стройку, который должен был доставить их прямиком к Гарри на участок, а сам отправился на поиски глиняной лошади, до сих пор послушно резвившейся на лугу, и поехал обратно в город.
Гарри Король и в лучшие времена нередко доходил до белого каления, но то состояние, в которое он пришел, услышав о бойне на станции, нельзя было описать иначе как извержение вулкана – одного из тех спящих вулканов, которые взрываются без предупреждения, и в безмятежное море с неба сыплется пепел и удивленные люди в тогах. Мокриц пытался успокоить Гарри, но это было все равно что накрывать гейзер бутылочной крышечкой – невозможно в принципе, особенно с таким гейзером, как Гарри Король. Потом извержение перешло в слезы, пузыристыми липкими рыданиями непробиваемого человека, который никогда бы не захотел, чтобы его видели в слезах.
Узнав, что Мокриц собственноручно избавился от части ответственных за кровопролитие гномов, он поуспокоился, но все равно продолжал капать соплями на очень дорогой галстук, не прекращая призывать божественную кару на оставшихся злодеев и предупреждая, что, если боги не поторопятся, Гарри сделает это за них.
Мокриц вызвался сообщить новости семьям погибших, но Гарри твердо заявил, что возьмет это на себя. Он отправился с этим печальным поручением не медля, и Мокрицу оставалось только забрать Из Сумерек Темноты и ватагу щеботанских гоблинов, которые как раз успели добраться до участка и которых сейчас развлекали Билли Смальц и его бабуля.