Подъем и падение Запада
Шрифт:
Горестные вопросы встают перед всяким, кто пытается понять причины русской трагедии в XX веке. Разве не знал русский Генеральный штаб, что немцы в Восточной Пруссии будут, защищая свою землю, сопротивляться отчаянно и русской армии следует предпринять максимальные меры предосторожности? Почему немцы послали в небо свои «Таубе», а русских аэропланов-рекогносцировщиков над восточно-прусской равниной не было? Почему немцы лучше русских изучили итоги русско-японской войны, почему им были известны особенности русских командующих, как поступит Ренненкампф и Самсонов, знали о ссоре и личной вражде этих русских генералов, а русские ничего не знали о Людендорфе? Кто позволил Ренненкампфу и Самсонову клером сообщать о передвижении своих войск и даже о планах на будущее? Неужели в русских военных училищах не слышали о Каннах и не изучали уроков Мукдена,
Противостоящие армии застыли в обтянутых колючей проволокой окопах. Прибывшие на север немцы встретили посланные симметрично французские части. К концу сентября бег к Северному морю был завершен. Произошла стабилизация фронта от Швейцарии до Северного моря. Отныне более чем четыре года огромные армии стояли друг против друга, применяя отравляющие газы, используя в массовом количестве пулеметы, увеличивая армады аэропланов и закопавшись в траншеях. Согласно статистике в среднем в течение одного дня боев на Западном фронте по обе стороны фронта гибли 2 тыс. 533 человека, 9 тыс. 121 были ранены и 1 тыс. 164 человека исчезали безвестно. Несмотря на отражение фронтального наступления, Россия медленно, но верно теряла Польшу. С этого времени русские военачальники больше не рассматривали в конкретной плоскости выход к собственно германской территории.
Изоляция
Война герметически закрыла России ворота в западный мир, оборвала живительные связи. Министр иностранных дел Сазонов: «Падает то обаяние властью, без которого не может держаться никакая государственная организация, достойная этого имени» [90] . В дневнике посла Палеолога мы читаем: «Тысячи русских отправлялись за границу и привозили с собой новые идеи, некоторую практичность, более трезвое и более рациональное отношение к жизни. Давалось им это очень легко, благодаря способности к заимствованию, которая очень присуща славянам и которую великий «западник» Герцен называл «нравственной восприимчивостью». Но за время войны между Россией и Европой выросла непреодолимая преграда, какая-то китайская стена... Русские оказались запертыми в своей стране, им приходилось теперь вариться в собственном соку, они оказались лишенными ободряющего и успокаивающего средства, за которым они отправлялись раньше на Запад, и это в такую пору, когда оно им оказалось всего нужнее» [91] .
90
Сазонов СД. Воспоминания. Москва, 1991, с. 283—284.
91
Палеолог М. Воспоминания посла. М., 1992, с. 192.
Война показала, что к долговременному конфликту индустриального века Россия не готова. Представление о бездонности людских ресурсов России оказалось ошибочным. Уже среди первых пяти миллионов новобранцев 1914 г. было много квалифицированных рабочих, на которых держалась русская промышленность. Отток этих специалистов имел самые негативные последствия для русской индустрии.
Мировая война должна была дать ответ на вопрос, стала ли Россия за столетие между Наполеоном и кайзером экономической величиной западного типа. Помочь создать России такую промышленность могли лишь ведущие производители военного оборудования на Западе — английские «Виккерс», «Джон Браун», французский «Шнайдер-Кредо». Такие ведомства, как Главное артиллерийское управление, ощутили недостаточность предвоенных усилий. Именно в этом царизм прежде всего потерпел поражение. Он не обеспечил военную систему страны, и за это предстояла историческая расплата. Русская система управления народным хозяйством нуждалась, как минимум, в выделении и росте еще одного поколения инженеров, управляющих, индустриальных рабочих, чтобы встать на уровень, сопоставимый с германским, британским, французским, американским.
Неподготовленной к войне индустриального века оказалась система управления Россией, она не годилась для борьбы с отлаженным военно-промышленным механизмом Германии. Петр Первый, сконструировавший сверхцентрализованную
Русские военачальники основывали свои расчеты на опыте скоротечной русско-японской и балканских войн. Они не создали крупных военных запасов. Ее промышленность была еще в слишком отсталом состоянии; у нее не было достаточного количества фабрик и заводов, а на тех, которые существовали, не хватало необходимых машин и нужного числа квалифицированных рабочих. У России не было отлаженной системы сбора информации, не было системы гибкого реагирования в экономической сфере, того, что ныне назвали бы менеджеристским аппаратом, механизмов быстрого переключения на новые исторические нужды.
Царь Николай впервые лично признал страшное несовершенство русской военной машины: Россия могла бы поставить под ружье дополнительно 800 тысяч человек, если бы Запад мог вооружить эту массу. Каждая германская пехотная дивизия имела вдвое больше легкой артиллерии, чем русская. В области тяжелой артиллерии соотношение сил было еще менее благоприятным: 60 тяжелых орудий у русских, 381 — у немцев. Столь же велико было превосходство германской дивизии в пулеметах. Русская авиация была в фазе эксперимента, а немцы владели зрелой авиацией с опытными пилотами. Характерно наличие у немцев разведывательных самолетов, до которых русским было еще далеко [92] .
92
Gilbert M. The First World War. N.Y, 1994, p. 40.
Как оценивал ситуацию Черчилль, «безграничные массы покорных крестьян... России не хватало обученных офицеров, образованных руководителей и чиновников всех сортов, которые должны были управлять огромной массой солдат. Более того, не хватало орудий различных калибров, не было в достатке простых винтовок. Открылась страшная беда России — неумение использовать наличные ресурсы и неукротимое при этом стремление приукрасить ситуацию. Не желая видеть мир в реальном свете, русское правительство скрывало степень поражений».
Поражения 1915 г. стоили России 15% территории, 10% железнодорожных путей, 30% ее промышленности. Одна пятая населения российской империи либо бежала, либо попала под германскую оккупацию. Общий отход русской армии сопровождался бегством масс населения, миллионы беженцев запрудили со своим скромным скарбом дороги. В плену у немцев уже находились 727 тысяч русских солдат и офицеров, в австрийском плену еще 700 тысяч — общее число составило почти полтора миллиона. Никакого сравнения с Западным фронтом: к этому времени в плену находились 330 тысяч французов, англичан и бельгийцев — несоизмеримо меньше массы русских военнопленных.
Началось падение удельного веса России в коалиции с Западом. В начале мирового конфликта Россия воспринималась как мощная самостоятельная величина, едва ли не способная собственными силами разделаться с Германией (уже упоминавшийся русский «паровой каток»). Гиганта наземных армий — Россию 1914 г. никто и не пытался сравнивать с практически ничего не значащей в наземной силе Британией. Русская армия еще стояла от Малой Азии до Скандинавии. По прошествии неполного года русские генералы начали просить о помощи в военном оборудовании и оснащении. У Лондона возникла двухмиллионная армия, а русский порыв на фронтах угас. К концу первого года войны Антанта уже не представляет собой союз равных.