Подкаменная Тунгуска

Шведов Сергей Владимирович

— Может, и были, только я их никогда в глаза не видел.

— А не ты ли их к рукам прибрал?

— Я? Да через мои руки центнерА чистого золота прошли, коли хочешь знать! Стану я каким-то серебришком мараться.

— Попляшешь у меня, если я тебя за ручки твои вороватенькие схвачу ненароком на подлянке! Иконы хоть в целости?

— Хэх! Одни доски чёрные, а не иконы.

— Дурак ты, мужик! Иные чёрные доски — дороже

золота.

— Скажешь тожить… — не унимался и всё похихикивал Ерофеич. — Ну и житуха — всё наперекосяк! Жиды в русскую веру лезут, а русские — в семь раз нерусскую. Сам видел, как амерские пасторы-негры на сцене пляшут да гипноз наводят — в Иркутске харизматы на стадионе свои игрища бесовские ого-го как весело колобродят. Бесы людей так корчат, что обхохочешься. Вера верой, ну а в русского ты на кой переписался, если их никто в мире терпеть не может?

— Ты сам-то семь раз нерусский — на морду свою посмотри. Чукча-чукчей, а не русак.

— Так чалдоны мы. В тайге откуда баб возьмешь? Вот и женились мои прапрадеды-прадеды на тунгусках и всяких мансичках-хантычках, понятное дело. Не на медведихах же им, сам понимаешь, жениться. По Международной программе дерусификации многие русские вообще в тунгусы записались. Так выгодней жить. Может и мы в нерусь перекрестимся? В тех же тунгусов, к примеру.

— Как с верой предков быть, скажи?

— А мне чо? Я — ничо! Чалдоны и тележному колесу молились, и дырке в стене, и пеньку трухлявому. Всяко бывало. Кержаки мы беспоповского толка да внецерковного согласия. Нам всяко едино, какому богу молиться и какому пану-хану сапоги лизать, абы сыто и тепло было. Можем и в православные воцерковиться, если чо, абы с выгодой.

— Тогда заводи свою тарахтелку и газуй наверх до самой церквушки, мыслитель всемирного масштаба, а то я стал что-то подмерзать!

1.5

Когда подъехали вплотную к церкви, на свист Ерофеича стремглав выскочили из-под снега с десяток породистых лаек и помчались навстречу снегоходу. Вопреки своему названию, псы не лаяли, а сдержанно порыкивали и изредка взвизгивали, выказывая радость увидеть хозяина живым и здоровым.

— Ну и на кой ты такую свору прожорливую держишь? — фыркнул гость, на всякий случай подтыкая длинные полы собольей шубы под себя, чтобы собаки сдуру не порвали. — Для охоты и парочки выше крыши будет.

— Э, не скажи, паря… то ись док. Снегоход — хорошо, а ездовые собачки как-то надёжнее. И я оленей упряжных держу на всякий случай. Они у меня на дальней заимке, где моху легче надрать.

— Волков боишься?

— Волки время от времени набегают, хотя им тут поживы мало. Они больше по зверистым местам рыскают.

— Слушай, мужик, а где ты достал таких чистопородных хаски?

— Чаво?

— Вот чалдон! Так твоих лаек по-научному кинологи называют.

— Те, которые собак, так-то чо, в кино снимают?

— Кинолог — не кинематографист, а специалист по разведению собак охотничьих, служебных и декоративных пород.

— Толк в них ведают? И это их кормит?

— Да твоих хаски в Москву завезти да продать — с руками оторвут за любые деньги. А на какой-нибудь Аляске с ними вообще озолотишься — там чистопородные хаски сто лет назад повывелись из-за дешёвых снегоходов.

— Понятно, амеры там тоже выродились, не рождаючи детей, живучи в своё удовольствие. Ну, хаски-маски пусть для американской забавы будут, а у меня лайки. Чистопородные они у меня потому, что в этих местах других собак за полтыщи вёрст не сыщешь. Им тут не с кем, кроме волка, скрещиваться, а волк лайке породу не испортит… А ну-ка ступайте к избе, сучьи дети! У крыльца покормлю.

— Зря ты, мужик, всю эту свору к дому свистнул. Только под ногами путаются. В гору с сумками идти и без того трудно по глубокому снегу.

— Э, не скажи, док…. Они нам, слышь-ка, дорожку в горку протопчут, а то крутенько больно по каменьям карабкаться. Особливо питерским шпильманам, которые без привычки к скальным тропам.

— Но-но! Про шпильманов и питерских забудь навсегда, если жить охота.

— Уже забыл…

1.6

Снегоход они оставили в добротном гараже, устроенном в одном из приделов церкви, что спряталась в глубоком снегу метров на сто ниже по склону от зимовья.

— От кого запираешь технику? — хмыкнул гость. — Говоришь, за много вёрст в округе ни одной живой души. Или тут медведи цирковые водятся, которые снегоход твой уведут?

— Бережёного бог бережёт. Если мы с тобой сюда добрались, паря… то ись док, то дорогу по нашим следам всякий осилит, было б желание.

— Да твои псы своим лаем мёртвого поднимут, если чужака учуют.

— На то и кормлю их мороженой рыбкой да требушинкой, чтобы службу помнили.

ГЛАВА 2.0 ЗИМОВЬЕ НА ЕТАГЫРЕ

— Вот и моя зимовёнка!

Рубленная более чем триста лет тому назад огромная изба из вековой лиственки стояла ровно и непорушно. Она прилепилась в затишке под нависшей скалой, не слишком чтобы уж очень высоко, но ноги собьёшь и руки обдерёшь, пока вскарабкаешься по базальтовым уступам, укрытым плотным снегом. В общем, идеальное укрытие. На колёсах сюда не подняться, и не всякий вертолётчик отважится лавировать меж острыми скалами.

От церкви вверх тяжеленный багаж путешественники тащили на себе. Взмокли, пока взобрались на укрытую косым сугробом площадку, которая служила двориком перед крыльцом. Из-под снега над избой торчали только печная труба, ветродвижок и половинка спутниковой тарелки.

— Нелёгонькие у тебя торбы, док, — еле отдышался Ерофеич.

— Деньги в себя все горести людские вбирают, оттого и тяжелы сумки… Ну а где же у тебя тут вход в твою берлогу? Изба вон вся под снегом.