Подкидыш
Шрифт:
Федор был угрюмым, необщительным человеком. Таким слыл с молодости. И жена, не выдержав желчного, язвительного характера мужа, нашла себе другого. Мягкого и покладистого, нежного и щедрого. Дочке тогда было семнадцать лет. Она унаследовала от отца не только внешность, а и характер. Потому мать и не подумала взять ее к себе. Федору она оставила короткую записку. Ее он не показал даже дочери. Но женщин возненавидел люто. Даже годы не притупили злобу в нем. А потому и родной дочери никогда не дарил подарков, не говорил добрых слов.
Услышав о Николае, сказал обычное:
— Снова —
Николая и впрямь опекали на каждом шагу. От горластых заказчиков, от городских зевак, приходивших на кладбище, как на прогулку. Случилось однажды ему вместе с Федором устанавливать на могиле памятник. Хорошо, что успели его на цемент поставить, как вдруг услышали за плечами:
—, Сколько такая бандура стоит? — увидели на аллее женщину лет тридцати пяти.
— У тебя штанов не хватит на такую! — окрысился Федор.
— Доплачу натурой! — рассмеялась баба и подошла совсем близко.
— Чего глазеешь? Иди! Не мешай, шалава! — цыкнул Федор.
— У тебя, дяденька, вместо хрена гнилой сучок, потому на женщин цепным псом рычишь.
— Пошла отсюда, говорю! — нахмурился художник.
Но женщина оказалась не из робкого десятка. Подошла почти вплотную к художнику да и говорит:
— Ой, дядька! От тебя холодом, как от трупа, несет. С тобой любая баба замерзнет. То-то ты такой злой!
— Ты зачем сюда приперлась? — злился Федор.
— Тебе забыла отчитаться.
— Я напомню! — шагнул к ней художник. И если бы не Борис Петрович, подоспевший вовремя, была бы неприятность.
В другой раз Николая выручил от двух подвыпивших бабенок, какие так и не нашли могилы своих родственников.
Нередко после похорон бригаде предлагали выпить за упокой, помянуть усопшего. На это люди не соглашались, отвечая дружно, что они на работе и выпивать не станут. Тогда им давали деньги. Такой поворот устраивал всех.
Но случалось, приходили помянуть на девятый и сороковой день. Подносили поминальные бригаде. Когда отказывались, слышали в свой адрес такое, что до утра спали со сжатыми кулаками.
Николай старался держаться подальше от людей. Но, так или иначе, общаться с горожанами приходилось поневоле.
Одни просили присматривать за могилой, другие — привести в порядок. Рассказывали о покойном всякие небылицы, надеясь сбить цену бригады. Николай уходил от этих разговоров. Он понимал, что даже здесь люди стараются не для покойников, а хотят перещеголять друг друга роскошью памятников, надгробных плит. От тепла искреннего мало что осталось в душах человеческих. И Калягин не верил в слова, все больше отходил от людей. Его бесил беспечный смех на кладбище, анекдоты, какие рассказывались у могил. Выпивки и песни на погосте.
Николаю работа на кладбище представлялась самой тихой и спокойной. Но… Столкнулся здесь с таким, о чем у себя в Сероглазке и даже в зоне не слышал никогда.
Вместе с Валентином, Иваном и Федором
Едва нашли этот памятник, с другой могилы украли распятие. Бабка сына похоронила. Подняла такой скандал, что крик ее был слышен даже в отдаленных уголках кладбища.
— Не можешь углядеть, собак заведи! Чтоб по ночам вместе с тобой сторожили. Нехай бандюгам повырывают все на свете! Чтоб им ослепнуть и живьем сквозь землю провалиться! — орала она.
Завел сторож собак. Целых три дворняги носились теперь по погосту, не впуская ночью никого. А через полгода их отравили. Всех до единой. Завернули в мясо крысид. Псы поверили в человечью доброту, не почуяли подвоха. И через час слегли замертво, не дожив до вечера.
Сторож овчарку завел. Учил не брать из чужих рук. Развивал в собаке свирепость и отпускал с цепи лишь поздним вечером, чтоб засветло не обидела кого-нибудь ненароком. Но… Среди бела дня исчезли венки с могилы. Лишь черные ленты с надписями остались на лавке.
— Звери! Будьте прокляты! — кричал старик сторож вне себя от бессильной ярости.
В другом ряду украли цветы вместе с вазой. А через неделю девушка прибежала. Вся в слезах. На могиле матери посадила розу. Та, едва зацвела, выкопали куст и унесли.
С плит военных могил стали сбивать бронзовые, медные звезды. Одного такого мародера поймала овчарка. На его крик прибежала бригада и сторож. Собака прихватила вора за горло.
— Держи его, суку! До ночи глубокой! А пошевелится, вырви у него все, что меж ног болтается! А хочешь, в куски разнеси гниду! — похвалил собаку сторож. И вернулся к воротам. Бригада тоже покинула вора. Лишь на следующее утро ушел он с кладбища седой, как лунь. Дорого отдал за шалость, двадцатилетний парень стал похож на старика, дряхлого, усталого.
Через месяц девчонку поймала собака. Та цветы воровала с могил. А мать их на базаре продавала.
Ох и плакала баба, жаловалась на нужду и голод. Но кто слушать станет? Таких по городу не счесть теперь. И занялась семьей милиция.
Случалось, видели мужики обрывки одежды на заборе кладбища. Понимали, снова поймала собака ночью очередного вора. Не дала уйти с добычей, самого раздела чуть не догола.
Бригада занималась не только подготовкой могил, но и следила за состоянием старых захоронений. Нередко к ней обращались родственники с просьбами обновить ограды, установить плиты, поставить скамейки, посадить березку или сирень, цветы. Другие просили заменить, обновить памятники, покрасить ограду, скамью, почистить вокруг могилы землю, просыпать песком.