Подлинная история жизни и смерти Михаила Ломоносова
Шрифт:
Таким образом жил я пять лет (1731-1736), и наук не оставил".
Не без основания предполагают, что в этот период Л. побывал в Киеве, в академии. Описание днепровских берегов в "Идиллии Полидор" (1750) свидетельствует о живых впечатлениях Л. от "тихого Днепра", который "в себе изображает ивы, что густо по крутым краям его растут"; поэт упоминает волов, соловья, свирелки пастухов, днепровские пороги и проч.
В архиве Киевской духовной акд. нет никаких следов о пребывании в академии Л., но рассказ первого жизнеописателя Л., Штелина (Пекарский, "История
Уже в московской акд. Л. написал стихи, которые впервые напечатал акад. Лепехин в описании своего "Путешествия": "Услышали мухи медовые духи, прилетевши сели, в радости запели. Егда стали ясти, попали в напасти, увязли по ноги. Ах, плачут убоги: меду полизали, а сами пропали".
Несомненно, что изучение пиитики и риторики в московской акд. имело значение в развитии Л. как поэта и оратора, хотя главным образом ему способствовало дальнейшее образование за границей.
Счастливая случайность – вызов в 1735 г. из московской академии в академию наук 12 способных учеников – решила судьбу Л.
Трое из этих учеников, в том числе Л., были отправлены в сентябре 1736 г. в Германию, в марбургский унив., к "славному" в то время проф. Вольфу (см.), известному немецкому философу. Л. занимался под руководством Вольфа математикой, физикой и философией и затем еще в Фрейберге, у проф. Генкеля, химией и металлургией, всего пять лет.
Вместе с похвальными отзывами о занятиях Л. за границей руководители его не раз писали о беспорядочной жизни, которая кончилась для Л. в 1740 г. браком в Марбурге с Елизаветой-Христиной Цильх, дочерью умершего члена городской думы.
Беспорядочная жизнь, кутежи, долги, переезды из города в город были не только последствием увлекающейся натуры Л., но и отвечали общему характеру тогдашней студенческой жизни.
В немецком студенчестве Л. нашел и то увлечение поэзией, которое выразилось в двух одах, присланных им из-за границы в акд. наук: в 1738 г. – "Ода Фенелона" и в 1739 г. – "Ода на взятие Хотина" (к последней Л. приложил "Письмо о правилах российского стихотворства"). Эти две оды, несмотря на их громадное значение в истории русской поэзии, не были в свое время напечатаны и послужили только для акд. наук доказательством литературных способностей Л.
Между тем, с "оды на взятие Хотина" и "Письма о правилах российского стихосложения" начинается история нашей новой поэзии.
С большим поэтическим талантом, чем Тредьяковский, раньше выступавший с теорией тонического стихосложения, Л., указывая на "неосновательность" принесенного к нам из Польши силлабического стихосложения, предлагает свою версификацию, основанную на свойствах российского яз., на силе ударений, а не на долготе слогов. Замечательно, что уже в этом первом опыте Л. является не поклонником рифмачества, а указывает на значение и выбор поэтических слов, на сокровищницу русского яз. —
После разных злоключений (вербовки в немецкие солдаты, побега из крепости Везель) Л. возвратился в Петербург в июне 1741 г.
В августе того же года в "Примечаниях к Петербургским Ведомостям (ч. 66-69) помещены были его "Ода на торжественный праздник рождения Императора Иоанна III" и "Первые трофеи Его Величества Иоанна III чрез преславную над шведами победу" (обе оды составляют библиографическую редкость, так как подверглись общей участи – истреблению всего, что относилось ко времени имп. Иоанна Антоновича).
Несмотря на оды, переводы сочинений иностранцев-академиков и занятия по кабинетам, студент Л. не получал ни места, ни жалованья. Только с восшествием на престол Елизаветы Петровны, в январе 1742 г., Л. был определен в акд. адъюнктом физики.
В 1743 г. Л. обращается к переложению в стихи псалмов и сочиняет две лучшие свои оды: "Вечернее размышление о Божием величестве при случае великого северного сияния" и "Утреннее размышление о Божием величестве".
В этом же году Л. вследствие "продерзостей", непослушания конференции акд. и частых ссор с немцами в пьяном виде более семи месяцев "содержался под караулом" и целый год оставался без жалованья; на просьбы о вознаграждении для пропитания и на лекарства он получил только разрешение взять академических изданий на 80 р.
В прошении об определении его проф. химии (1745) Л. ничего не говорит о своих одах, упоминая только о своих "переводах физических, механических и пиитических с латинского, немецкого и французского языков на российский, о сочинении горной книги и риторики, об обучении студентов, об изобретении новых химических опытов и о значительном присовокуплении своих знаний".
Назначение в академию – профессором химии – совпало с приездом жены Л. из-за границы. С этого времени начинается более обеспеченная и спокойная жизнь Л. среди научных трудов, литературных занятий и лучших общественных отношений.
В 1745 г. он хлопочет о разрешении читать публичные лекции на русском языке, в 1746 г. – о наборе студентов из семинарий, об умножении переводных книг, о практическом приложении естественных наук и проч.
В предисловии к сделанному им тогда же переводу Вольфовой физики Л. определительно и понятно рассказал об успехах наук в XVII-XVIII вв.
Это была совершенная новинка на русском языке, для которой Л. должен был изобретать научную терминологию.
Такое же популяризированное изложение науки проявилось в академических речах Л. о пользе химии и пр.
С 1747 г., кроме торжественных од, Л. должен был составлять стихотворные надписи на иллюминации и фейерверки, на спуск кораблей, маскарады, даже писать по заказу трагедии ("Тамира и Селим", 1750; "Демофонт", 1752).
В 1747 г. по поводу утверждения имп. Елизаветой нового устава для академии и новых штатов Л. написал знаменитую оду, начинающуюся известными стихами: "
Царей и царств земных отрада, возлюбленная тишина, блаженство сел, градов ограда, коль ты полезна и красна!".
Здесь поэт воспел и свой идеал, свой кумир – Петра Великого ("Послав в Россию человека, какой не слыхан был от века"), а вместе с ним и науки – "божественные чистейшего ума плоды" ("науки юношей питают, отраду старым подают").