Подноготная любви
Шрифт:
В.: Не менее удивительно, что ему удалось создать марксистскую подпольную организацию в марксистской стране.
П.: Приятно слышать! Конечно. Всё это не удивительно, а закономерно. Важно не что говорится, а кто говорит. И люди никогда не ошибаются, выбирая созвучный им дух. Я на первой же странице опусов этого О. С. сломался и больше читать не мог. Но с точки зрения «старших братьев» это наилучшее, что есть в российской адвентистской церкви. Естественно, что если им нравятся тексты О. С. или тот диалект, на котором при переводе извратили ту книгу об основах адвентистского вероучения, то вполне естественно, что им не нравится Толстой, не нравятся другие здоровые люди, и совершенно нет ничего стеснительного в том, чтобы прервать публикацию моей повести на середине. Этот О. С. отнюдь не случайная личность, и вовсе не «вдруг» сошедший с ума, чем, наверное, оправдывают странные результаты своей работы члены той комиссии. Это сейчас студенты говорят, что ничего интересного в лекциях О. С. не было: всякий раз, в сущности, сводилось к одному и тому же, дескать, скукота. Сейчас они просто не позволят себе вспомнить, как все в восторге закатывали глаза, сладко произнося: «ересиарх»… Да,
В.: Стокгольмский синдром.
П.: Точно. А промежуточное звено — соответствующего типа пасторы. Которых и подбирают самые «духовные» пастыри пастырей: «красный помидор», онанирующий эксгибиционист и им угодные. Но у «красных» бывают и «проколы». Редко-редко кто-то из студентов-богословов всё-таки начинает мыслить. Представляешь?! Самостоятельно! И тогда в семинарии начинаются чистки. С удалением неугодных. Но вычищают, разумеется, не воров и не эксгибиционистов.
В.: Система гауляйтеров. Гитлеровских.
П.: Да. Один к одному. Чистки для одних, покрывание других. Во имя, разумеется, высоких целей. Гитлеровцы тоже, между прочим, строили новый мир. Более нравственный. Чистый. С копрофилом во главе. А этот копрофил тоже написал своеобразное «Церковное руководство» — «Майн кампф». Для народа написал. Руководство, которое сам выполнять не собирался. Но гауляйтеры прилежно изучали. Как добросовестные семинаристы «Церковное руководство» изучают — с тем чтобы, выучив, красть. И забывать. Как в той самой семинарии студенты, когда потребовалось, разом забыли, как закатывали глаза, сладко произнося: «ересиарх», «совесть Церкви»… Никаких ошибок нет — всё целостно! Это только может показаться, что воришка-иудей, адвентист-кэгэбист и православный эксгибиционист разного типа люди. По словесам они точно разные. Но не по базовому свойству своего характера. Одна и та же публика в адвентистских общинах умилялась от исходящего от них всех «Духа Святого», визжа на редких несогласных. Всех их троих с удовольствием принимает и так называемая неверующая публика. И для православных с иудеями они совершенно органичны. Как вообще для любого носителя авторитарного мышления. Потому что всё это суть авторитарные секты, и совершенно неважно, что некоторые из них по приказу того или иного императора разрослись до размеров государственных религий. Так что всё целостно. И вопли той старшей дьякониссы, что от воришки-иудея Дух Святой исходит; и брезгливо-принюхивающееся выражение американского адвентистского евангелиста, который не ошибается, выбирая себе помощников, и так результативен; и результаты работы комиссии «старших братьев» по выявлению «духовных» авторов; и проворовавшийся пастор Жорик; и студенты эти; и то, что сместили начавшего что-то соображать пресвитера, ещё ребёнком изобретшего психокатарсис; и то, что меня поперёк всех и всяческих правил отлучили; и весь этот гнусно-канцеляритный стиль церковных изданий, язык начальников и подхалимов, который «старшим братьям» единственно и приемлем; и смысл статей, в которых поносят Толстого, но дают трибуну людям целительского мышления; и что «Церковное руководство» — всего лишь бумажка, которую так же не соблюдают, как нацисты когда-то «Майн кампф»… Всё целостно! А смена обличий с иерархо-адвентистской на православную или иудейскую, или обратно — это не изменение. Ох уж эта братия! Казалось бы, коммунистическая Империя рухнула, произошло то, на что не смели надеяться даже в самых смелых мечтах, объявили свободу — поступай по совести! Вмешательство госбезопасности в дела деноминаций прекратилось. Казалось бы, агенты КГБ должны теперь уйти и на их место должны встать другие. Психологически другие. Но вместо этого из-за океана толпой ломанулись вместо лучших из лучших — признанные из признанных. Всё это называлось помощью русским в познании Христа. И начались эти стадионные кампании, на которых царил Л. Ф. и тот, который выбрал его в помощники и немедленно снюхался и с остальными такими же. Собранные в толпы люди послушно вставали, когда проповедник распоряжался встать, и садились, когда сесть позволяли, совершать крещение отправлялись гурьбой, принимая за Дух Святой поселившийся в них голос, не послушаться которого невозможно. Естественно, что усилиями принюхивающихся проповедников численность церкви по местам выросла в десятки раз. Как же мне было стыдно тебя в это сообщество в первый раз вести! Тем более, при всех твоих экстрасенсорных способностях и умении самостоятельно сделать вывод. Но вести пришлось, потому как больше некуда…
В.: Но ведь и там есть люди. С которыми ты, например, дружишь.
П.: Естественно. Даже с тех же кампаний. Некоторые же пришли ко Христу до того, самостоятельно, евангелистов они воспринимали только на логическом уровне, а здесь всё было правильно… Но сколько людей способны воспринимать только логический уровень? Один из тысячи? А остальные 999?.. Да… Ну а дальше, после евангельской кампании, всё развивалось закономерно. Больше половины проявивших столь «горячее» религиозное рвение на стадионе после отъезда принюхивавшегося проповедника, не получая более пьянящего некрополя нужной интенсивности, богослужения посещать перестали и вернулись к прежней жизни. Однако, «загорелись» вновь после того, как через год нюхач приехал вновь, все они вдруг нашли время прийти и с одинаковой специфической интонацией в голосе заговорили об обновлении духовной жизни. После отъезда опять разошлись. Через год с очередным приездом евангелиста цикл повторился вновь. В точности. Вторая половина, с более устойчивыми кодировками, проявляла себя не менее закономерным образом. В частности, предпочитали одних служителей церкви другим. В большем фаворе, разумеется, оказались те, рядом с которыми их семейные больше болели и раньше умирали. Не выдерживали, так сказать, напора проповеди Евангелия. А топтали тех, которые, напротив, некрофилам не нравились… Словом, жизнь просчитывается, и, как это ни грустно, ох как просчитывается… Но просчитать другого легче, чем себя. «Вникай в себя и в учение», — завещал апостол Павел Тимофею. Я понимаю, что это, наверное, самое в жизни интересное. Но как себя познать? Субъективно мы всегда оцениваем себя на «отлично». Как же в себя вникнуть? Только один путь и остаётся: оценить тех, кому ты нравишься, а кому — нет. «По плодам узнаете их». И себя самого тоже. «Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты». Ты — моя, мы вместе, всем моим церковным друзьям, которых я уважаю и которые не унизятся до лукавства, ты понравилась. Иерархии же ты не понравилась, она тебе тоже. Мне кажется, что если бы мы с тобой поменялись местами, то эти агенты, ряженые в протестантизме, и тебя, точно так же, как и меня, отлучили бы, отлучили бы, а я бы не ужился с этими под иконами целителями. Да, плоды наши с тобой одинаковые… И один из них тот, что пасшиеся в КГБ князья церкви и их детки на дух меня не переносят. И прекрасно. Эти духовные и буквальные детки кэгэбистов для меня своеобразные дочки офицеров. И те, и другие узнают во мне папаш, только дочки офицеров, которые убеждены, что садо-мазо — это прекрасно, хотят замуж, а детки князей, на уровне логики зная, что садо-мазо «Бог не велит», реагируют иначе.
В.: Вот, значит, какой путь постижения…
П.: А как иначе? Другого пути нет. Отсюда естественно, что ради самопознания приходится постигать других. А это значит, приходится срывать маски. Скажем, меня отторгает церковная иерархия. Я им чужд. А почему? Волны какого поля циркулируют внутри данного сообщества? Сами-то они говорят, что истинные, Богом посланные, Его представители на земле, а раз так, то что они коллективом порешат, то и истина. А усомнишься в их святости, так они тут же: не судите, да не судимы будете…
В.: Сами-то суждение навязывают, внушают, хотя бы, о своём посланничестве — а чем это не суждение? — а начинаешь мыслить от них самостоятельно…
П.: Так тут же: не судите и не судимы будете! Вырвали фразу из контекста, а там…
В.: Там, наверное, речь о духе суждений, об основании к размышлению, о цели…
П.: Ты у меня просто природный богослов! Вторая Елена Уайт! Счастье моё! Конечно, ты права… Так вот, о суждениях… Для самопознания чрезвычайно важно, чтобы мне было интересно познавать тех, кто оказался со мной в соприкосновении.
В.: Иными словами — ближнего.
П.: Да. Сорвал маску, а под ней или воришка-иудей, или адвентист-кэгэбист, или православный эксгибиционист. Те, кому эти господа были органичны, отвергли счастье. С хорошим человеком сблизился — тоже счастье.
В.: Милый…
П.: А осознание, что ты — зеркало, — большое в жизни подспорье. Помнишь, я тебе рассказывал, как я в Азии в одну банду попал, а потом в другую? Помнишь, что оптовик наркоты меня тоже за оптовика принял?
В.: Помню.
П.: Самое ценное, что за своего принимают профессионалы. Остаётся только поддакивать и можно учиться. Путешествовать по всем социальным слоям. Это же бесценно. Да и безопасно. Убийца, профессионал, я имею в виду, принимает меня за опасного, меня как убийцу боится — а я в безопасности. Если же бандит — трус, то и меня за труса принимает. Но стоит мне сохранить присутствие духа — он пугается того, что я, как ожидалось, не бегу, и бежит сам. Я опять в безопасности. Можно путешествовать по самым рискованным местам.
В.: Опасная философия. Очень! Аж страшно становится.
П.: Ничего опасного. Проверено практикой. Из самых-самых ситуаций выпутывался? Выпутывался. Настолько рискованных, что совершенно спокойно мог оказаться главным действующим лицом на своих же собственных похоронах.
В.: Очень опасная философия. Лучше ничего такого мне не говори.
П.: Если такая опасная, то что же ты так сладко улыбаешься?
В.: Я улыбаюсь?
П.: Ну а кто же? Я что ли?
В.: Да, ты-то как раз и улыбаешься.
П.: А почему бы и нет? Ведь для писателя это же необозримые возможности! Женщины, оказавшиеся рядом, непроизвольно расслабляются и исповедуют всё, даже самое тайное. Мудрые — так те сами на контакт идут. Как тот пастор, который по соседям ходил с интимными подробностями из жизни КГБ. А гад, как бы ни научился собою владеть, всё равно проговаривается, давая оценку, как ему кажется, меня.
В.: Ты что, опять собрался куда-то ехать?
П.: Да куда ж я от тебя, такой милой, денусь? Пришпиленный к юбке. Хотя…