Поднять зайца
Шрифт:
— А мне все равно, — повторил Джонсон. — Я уже заранее целых сто раз написал это самое «Я не должен дерзить», так что пускай теперь этот сухарь бабку свою учит, как яйца варить.
— Дуралей, он же сразу заметит разницу, — вмешался Листер. — Старые чернила быстро темнеют.
— А я карандашом написал, — торжествующим тоном произнес Джонсон.
— Карандашом не разрешается! — чуть ли не хором проговорили несколько голосов.
— А по-моему, он уже со всеми вел себя, как самая грязная свинья, — тонким, почти писклявым голосом заявил Тилли, — и уж если
— У тебя все готово? — спросил Бэмбраф.
— Спортивные костюмы сложили в свои шкафчики — мы заранее приготовили, когда относили чистые простыни экономке. Старина Тилли попросил у нее тогда разрешение на это и она не возражала, но в самый последний момент Уилсон чуть все не испортил — ему, видите ли, тоже захотелось помочь ей. Но после того случая, когда он вырядился в ее платье, она ему не разрешила.
— Да, повезло вам, — кивнул Бэмбраф, — потому что Уилсон обязательно бы обо всем проболтался.
— Но ведь в спортивных костюмах вас не посадят в поезд, — заметил Дэнби.
— Ну да, посадят, — возразил ему Бэмбраф.
— Что-то я не видел пока, чтобы в поездах ездили в спортивной одежде, — снова усомнился Дэнби.
— То-то оно и видно, что ты вообще ничего не знаешь о таких вещах. Похоже, ни разу не ездил на специальных поездах для футбольных болельщиков, а то бы знал, что там все пассажиры сплошь в спортивных костюмах.
— Но они же не с болельщиками поедут, — не сдавался Дэнби. — Лично мне кажется, что это глупо — сбегать в спортивной одежде.
— Ну что ты об этом знаешь? — воскликнул Кроучер. — У тебя вообще кишка тонка, чтобы сбежать куда-нибудь, вот потому ты и не разбираешься. В спортивном костюме же намного легче бежать. Для того люди их и носят.
— Так, я как следует подумал обо всем этом, — встрял в разговор Морби, — и решил: я тоже с вами побегу. Не могу больше здесь оставаться. Самое противное место на земле.
— Нельзя, — заявил Верной. — Ты не скопил денег на билет.
— Мать дала мне два фунта на день рождения, — отозвался Морби, — и я их приберег.
— Деньги при тебе? — спросил Бэмбраф.
— Да, — кивнул Морби.
— Ну так дай один фунт Кроучеру, а другой — Тилли.
— Нет, — возразил мальчик, — они мои.
— Не нужны нам его деньги, — сказал Кроучер. — И сам он тоже нам не нужен.
— Это мой будильник, — заявил Морби, — почему же мне тогда нельзя с вами?
— Потому что ты не запасся спортивным костюмом, — объяснил Тилли.
— Но я ненавижу это место даже еще больше, чем вы, — пожаловался Морби.
— Ну так сам разработай свой собственный план, — заметил Тилли, — и убегай сам по себе. А это все — наша идея, и нам не нужны посторонние.
— Морби вообще всегда у всех списывает, — презрительно проговорил Бэмбраф, — а потому я предлагаю объявить ему бойкот.
— Ну, тогда и не будите меня, когда часы остановятся, — обиженно произнес Морби. — И не просите о помощи. И вообще, это мои часы.
— Ну смотри, — пригрозил Бэмбраф, — если не поможешь, обещаю, что по шее ты от меня точно получишь.
— Ну ладно, — буркнул Морби, — но только учти, что счет в завтрашней игре я буду вести, и все твои пробежечки и удары тоже я буду записывать — если, конечно, вообще стану их записывать.
— Нет, это нельзя делать. Тебя за это исключат.
— Ну, это только по-твоему. И потом, если меня и исключат, это даже лучше будет — поскорее унесу отсюда ноги. В конце концов, чтобы отсюда смыться, совсем необязательно убегать, разве не так?
— Морби, ты просто глупый. Все знают, что ты глупый, и не надо показывать это лишний раз. Ведь если тебя исключат, то тебя потом ни в одну другую школу не примут, а если пойдешь в армию, то никогда не станешь офицером, а на хорошую работу захочешь устроиться — только швейцаром и возьмут, или что-нибудь вроде этого, а то и вовсе камни будешь дробить, как каторжник какой-то, и вообще тебя отовсюду вышвырнут, потому что ты будешь никому не нужен. В общем, сам знаешь, что тебя ждет, если исключат из школы.
— У моего отца денег больше, чем у твоего, так что, скорее всего, это ты будешь просить у меня работу, а не я у тебя — это, что касается работы, — и если мой отец тебя все же куда-нибудь пристроит, то ты все равно не продвинешься высоко, разве что я замолвлю за тебя словечко, да только ты от меня этого никогда не дождешься, а потому…
— Все это меня совершенно не касается, даже если бы у твоего отца были все деньги в мире, потому что я вообще пойду служить в армию, а армия это не работа, это — армия, и если ты хочешь там продвинуться, то тебе вовсе необязательно клянчить у таких толстяков, как твой отец, потому что в армии не пристраивают, а повышают по службе, и когда меня повысят, я приду к твоему отцу и заставлю его сделать так, что весь его бизнес станет моим. А может и вообще велю обоих вас расстрелять.
— Ты не можешь этого сделать, Бэмбраф, потому что…
Дверь неожиданно распахнулась.
На пороге стоял мистер Хэрборд.
— Так, кто здесь разговаривает?
Молчание.
— Я жду.
Ответа нет.
— Это ты, Вернон?
— Нет, сэр, это не я.
— Дэнби?
— Нет, сэр.
— Подмоур, мне кажется, это я твой голос слышал?
— Нет, сэр, это не так.
— Ну так вот, если я сейчас же не лягу спать, то потом накажу всю палату. Харрис?
— Нет, сэр.
— Это я говорил, — произнес Кроучер.
— Ага, ну что ж, по крайней мере, хоть одному хватило смелости честно признаться. Так ты что, Кроучер, сам с собой разговаривал?
Молчание.
— А ты знаешь, что говорят по этому поводу? Что сами с собой разговаривают только те, у кого двух клепок в голове не хватает. Правда, мне лично кажется, что если здесь кому их и не хватает, так это какому-то шалопаю, который позволяет Кроучеру взять всю вину на себя. Не думаю, Кроучер, чтобы у тебя возникло желание снова поговорить с этим человеком, как ты полагаешь? Или считаешь, что получить всю порцию самому лучше, чем разделить ее напополам с другим, а?