Подобно огромному неподвижному камню
Шрифт:
Во время наших бесед Генри выразил идею того, чтобы привезти Рамеша в Штаты. Я согласился помочь ему. Сам Рамеш был не в восторге от такой перспективы. И мы оба начали его обрабатывать. Наконец Генри пошел в авиа агентство и купил билет на самолет. А Рамеш? Он ответил согласием.
В сентябре 1987 года я отправился с Рамешем в Соединенные Штаты. Генри договорился о том, что он проведет беседу в большом зале в Лос-Анджелесе. Рамеш предстал перед толпой, которая заполнила три первых ряда. Это был его первое выступление на публике.
Позже Рамеш провел беседу с чудесном доме Генри, расположенном на Голливудских горах. Там-то небольшой круг учеников и нашел того гуру, какого искал. Оттуда
За этот период близости к Рамешу я прошел через этапы разочарования и подъема, блаженства и отчаяния. Все шло своим ходом. С течением времени я становился более расслабленным, осознавал свое привилегированное положение и счастье от нахождения рядом с Рамешем. По мере того, как мы взаимодействовали в событиях повседневной жизни, эта близость и дружба углублялись.
Во время одной из групповых бесед, когда была затронута тема физической боли, Рамеш вытянул руку и, указывая на меня, сказал: «Здесь присутствует один человек, который может рассказать вам о боли на основании собственного опыта». Я был так поражен, что лишился дара речи! Я всю жизнь боялся публичных выступлений. Я не мог произнести нескольких слов даже перед маленькой группой людей. Мое сердце начало бешено колотиться, меня бросило в пот, что-то внутри меня сжалось… после чего я заговорил. Страх мой улетучился, но я тогда даже не заметил этого. Впервые в жизни я выступал перед аудиторией, не заикаясь и не умирая сто раз подряд. Вот что я им рассказал.
За полгода до этого я был в Лос-Анджелесе по делам, а также, конечно, для того, чтобы провести время с Питером. Однажды ночью мы сложили свои велосипеды в багажник принадлежавшего Питеру пикапа и отправились к расположенным в нескольких милях каньонам. Оказавшись на природе, мы улеглись на земле под луной и начали обсуждать духовные вопросы. Питер был одним из немногих друзей, с которыми я мог говорить на эти темы. Через некоторое время мы взобрались на велосипеды и покатили по извилистой узкой тропке при свете луны. Поскольку кроме нас никакого транспорта больше не было, мы ни о чем не беспокоились и быстро набирали скорость. Слишком поздно я заметил идущий вдоль дороги ров для отвода дождевых вод; и я сделал глупейшую вещь — резко нажал на тормоза.
Я перелетел через руль и приземлился лицом вниз. Я катился, подскакивая на кочках, еще футов двадцать, прежде чем остановился. В полном сознании я лежал на дороге в луже крови. Ни один из нас не знал, насколько серьезны были мои повреждения. Питер отвез меня в больницу, где мне шесть часов накладывали швы.
Знаменательным это событие было в силу того, что ни на одну секунду во мне не было сопротивления по отношению к случившемуся. Лишь после я смого осознать, что просто произошло принятие этого несчастного случая. К моему собственному изумлению, это принятие было безусловным, во мне не было ни страха, ни желания избежать всего этого. Результатом этого необычного принятия было отсутствие боли. Ничего не казалось мне неприятным, ничего не болело.
Лишь какое-то время спустя мой ум смог понять, что он никакого участия во всем этом не принимал. Такое незапланированное и безусловное принятие нетипично для человека моего темперамента, и все же оно стало постоянным спутником моей жизни.
С исчезновением страха перед публичными выступлениями исчезли и все другие страхи. Что, как я подозреваю, было результатом углубления понимания и постоянной работы молотком со стороны Рамеша.
Понимание работает молча и вначале незаметно.
Вскоре я занялся составлением брошюры для посетителей семинаров, которая содержала в себе всю
Во время написания этой брошюры я отбросил все свои остальные дела. Всю энергию я направил на это новое для меня занятие, и, не имея опыта в подобных делах, я старался использовать все возможности для того, чтобы выполнить эту работу наилучшим образом. Меня донимали самые разные мысли, сомнения, некоторое беспокойство, но все это исчезло в тот миг, когда я взял в руки уже отпечатанную брошюру (выросшую к тому времени до пятидесяти страниц!). Я чувствовал, как понимание пронизывает собой все мои действия, и я ощущал уверенность, осознавая, что я сделал все, что мог. Я выполнил свою роль инструмента Сознания, через который были реализованы ритриты в Коваламе. Теперь, когда все было сделано, больше ничего от меня не зависело. Я не ощущал никакой ответственности за результат, и я бы точно не винил себя, если бы ничего из этого всего не получилось. В итоге я испытывал глубокое удовлетворение и был свободен от волнения по поводу результатов.
Мои отношения с Рамешем постепенно вошли в новую стадию. Вопросы иссякли, и во время бесед я больше не прислушивался к словам. По мере углубления любви к гуру, зависимость и желание получить от него что-то, исчезли. Со временем я позволил себе еще больше сблизиться с ним и таким образом стал членом одной большой семьи. Это дало мне то, что я не мог найти в собственной семье.
Я оставил свой бизнес и полностью сосредоточился на организации семинаров в Коваламе и Мюнхене. Я занялся переводами записей с беседами Рамеша, а позже сделал первые переводы его книг на немецкий. Иногда мне хотелось зашвырнуть все это «безумие» подальше! Но, черт побери, кто может зашвырнуть что?
По мере более глубокого проникновения понимания в мой ум, осознание стало принимать все более тонкий характер. Я заметил, что взлеты и падения в моей жизни начали выравниваться. Неприемлемое стало более приемлемым, а взлеты не были больше такими заоблачными. Однажды, находясь в состоянии полного отчаяния, я пожаловался Рамешу в письме: «Это чертово [fucking] понимание лишило меня всех моих иллюзий!»
Во всех этих аспектах развития всегда сохранялся сильный элемент «я», который действовал, достигал, отпускал и т. д. За шесть лет моего знакомства с Рамешем мне снова и снова говорилось об этом. Несмотря на мое глубокое погружение в него, я по-прежнему ощущал, что существует «я», которое делает все эти вещи!
Тихо и почти незаметно осознание этого простого факта, казалось, проникло в повседневный поток мыслей. Наблюдение, о котором Рамеш так часто говорит, стало частью моей жизни. И, конечно, при всем этом присутствовал ум, жаждущий «улучшения», давая возможность для дальнейшего процесса наблюдения.
Рамеш называет это явление, которое является неизбежным в жизни каждого индивидуума, маятником, качелями. Мой ум так рисует следующую ментальную картину этого маятника:
Я, Гейнер, сижу в лодке посреди быстро текущей реки, не имея никакой возможности управлять ею. Иногда, когда вдоль берега реки идет наблюдатель, он видит меня сидящим в лодке и плывущим вниз по реке жизни. А иногда есть только «я» в этой лодке, а на берегу никого нет. Похоже, жизнь и представляет собой такого рода колебание между мной сидящим в лодке, и НИМ, идущим по берегу — и каким-то образом это кажется довольно приемлемым. Похоже, всегда сохраняется шанс — в тот или иной момент — взглянуть с берега на то, что происходит в лодке; в лодке, которая именуется жизнью.