Подопечный
Шрифт:
— Да, я…
— Что, ты? Вспомни денечки прежние. Что ни слово, то народный фольклор. Что ни фраза — произведение сельского творчества. Э-эх, Вася.
— Да ладно тебе, — я тоже закончил выпутываться из паутины и потянулся к штанам, — Зин, а вот ты себя кем чувствуешь, бабой или мужиком?
— Женщиной, — скромный ответ скромного компьютера.
— А ты нас сейчас видишь?
— Конечно.
Я натянул надетую майку до колен.
— И тебе не стыдно подглядывать? Зин! Что молчишь? А?
— Да стерва
Мустафа за последнее время сильно изменился. Не как ангел, как был пропащим, так и остался. Как дух. Как ему удавалось втискиваться в реальный мир, не понимаю. Лично он говорил, что от большой любви ко мне. Врет, наверное.
— Зин, а не по существу вопрос можно?
— Конечно.
— Ты все знаешь. А не известно ли тебе что либо про двух женщин, попавших в этот мир вместе со мной?
Молчание.
— Отвечай?
Молчание.
— Так. Я Странник или хрен моржовый? Ты для чего сюда поставлена? Чтобы полностью ввести меня в курс дела.
— Я знала, что рано или поздно подобный вопрос возникнет.
— Ага! Значит что-то тебе известно.
Может быть мне показалось, но Зинка вздохнула. Если только машины умеют вздыхать.
— Тебе нужна полная информация?
— О Клавке то я знаю. Не все, но достаточно. А вот про Любаву…
— Свихнулась она. Сошла с ума.
– … . .
— Живет сейчас где-то в западных территориях. Точно не известно. Имеются отрывочные данные, что связалась с какими-то странными силами. Не местного производства. Толи залетные, толи ей самой выдуманные. Сведения, повторяю, неподтвержденные и отрывочные. Плохие сведения.
— Дальше.
— А больше и нет ничего. Только…
— Говори.
— Из всего, что у меня есть, могу дать заключение. Не стоит с ней связываться. Клавка, пустое место. Страху нагонит, да без толку. А вот, Любава твоя, наоборот. Приласкает, да через минуту и погубит. Больше ничего не скажу. Хоть выключайте.
— Да отстань ты от нее с этой фифой. Будет время, найдем и разберемся. Эй, Зинка, не пора ли начинать?
— Если еще раз назовешь Зинкой.., — последовала выразительная пауза и, кажется, Мустафа понял свою ошибку, — Хорошо, мальчики. А теперь по кабинам. Как говорили в нашем межгалактическом звездолете — сигайте по коням, хлопцы!
Я всегда говорил, что машинам доверять нельзя.
– … Бу-бу-бу…
— Что он там разоряется?
— По моему, ваш товарищ поет похабные песни.
Я стоял в центре стеклянной кабинки, голый и немного испуганный. Собственно говоря — кабина не являлась сплошным стеклянным аквариумом. Хитрое переплетение трубочек, масса мелких отверстий, непонятные штуковинки по всей высоте. Во общем, камеры пыток в миниатюре. Я то понимаю, почему Мустафа заливается. Мне тоже не по себе.
— Начинаю контрольный отсчет. Пять минут до начала расфасовки…
— Чего, чего? — не понял я. Но ответа не получил. И правильно. Нечего отвлекать мозг в наиважнейшую минуту. Хочет говорить сам с собой, пускай говорит.
— Четыре минуты… Подсоединение автоматов утилизации…
Что-то мне ребята не нравиться эта утилизация.
— Три минуты… Данные по субъектам заложены в центральную сеть. Начался окончательный сравнительный процесс.
А может смыться, пока не поздно.
— Две минуты… Полная изоляция капсул. Дублирующие системы в порядке…
Ну хоть на этом спасибо.
— Одна минута… Экстроспасательные программы в полной готовности.
Это еще что такое?
— Тридцать… Необратимость процесса… Вакуумная откачка… Подводка среды…
Неожиданно голос компьютера сорвался, превращаясь в раздирающую душу сирену. Все лампочки в капсуле зажглись ослепительно красным светом. Сердце сжалось в предчувствии беды. И даже через толстые стены стеклянной западни и рев тревоги, я услышал дикий крик Мустафы. Его последними словами было обращение к Зинаиде: — Стерва!
– Десять… Неполадки в системе ограничения… Шесть… Ничего нельзя сделать… Три… Простите, мальчики…
— Да пошла ты…
— Два…
А как хорошо было развалиться на весеннем лугу, засунуть в зубы свежую травинку и лежать, наблюдая за веселыми играми непосед — облаков…
— Один…
Летят они, свободные и никому ничем не обязанные. Вот влип…
— Ноль…
Тело, крепкое, все выносящее тело человека, пронзили миллионы жал. В одно мгновение я потерял зрение, слух, чувства. Я лишился всего, что может поддерживать, направлять, осознавать. Какое-то время я представлял карточный домик… всего чуть — чуть. Потом не я, а он рухнул под собственной тяжестью, закружился в водовороте времени и энергии, слился с ними и растаял. Словно и не существовал…
Искра, одинокая и беззащитная, металась в темноте, пытаясь выбраться из окружающего ее пугающего мрака. Ни лучика света, ни надежды. Только безысходность существования. Душа? Может быть. Мысль? Кто знает?
Испуганно металась искра то в одну сторону, то в другую, но везде ее встречала мгла.
Но неожиданно чуть заметный поток подхватил ее, укрыл нежными объятиями и понес куда-то.
Искра души безропотно приняла это участие и отдалась на волю потока.
Где-то там, в глубине темной ночи возникло слабое радужное сияние, влекущее, вселяющее надежду. Именно туда нес нежный поток слабую искру.
Все ближе и ближе свет.
Пространство рассыпалось бесчисленной россыпью самоцветов. Везде, по всему пространству плавали такие же искры.