Подозреваются все [Мы все под подозрением]
Шрифт:
— Послушай, — сказала я с отчаянием, — ты уверена, что все это правда? Может, у меня продолжаются идиотские галлюцинации? Тадеуш там действительно лежит? Задушенный пояском от чертового халата?
— Тадеуш там действительно лежит, задушенный пояском от чертового халата, — твёрдо повторила Алиция. — Трудно допустить, что столько человек сразу страдает от галлюцинаций. Ну что, ты сама придёшь в себя, или надо хлопнуть тебя по физиономии?
— Дай лучше сигарету…
— По-моему, нужно куда-то позвонить. В милицию или куда-то там в прокуратуру…
Прямой телефон был в комнате Иоанны. В коридоре до сих пор царил содом и гоморра, потому что именно теперь в дело включился Рышард, категорически требующий, чтобы Столяреку было сделано искусственное дыхание. Рышард и в нормальных обстоятельствах говорил голосом, который было слышно этажом выше и этажом ниже, а в этом случае от волнения его интенсивность ещё возросла, остальные старались его перекричать, объясняя, что ничего нельзя трогать, а особенно покойника, и в результате стоял такой шум, которого не постыдились бы иерихонские трубы. Алиция, разговаривая с милицией, тоже кричала, забывая, что шум царит тут, а не там. Веся, скорчившись у дверей, издавала звуки уже не такие громкие, но зато довольно пронзительные.
Я держалась около Алиции, потому что её присутствие определённо придавало мне бодрости. В центральной комнате было несколько человек, которые уже закончили осмотр места преступления. Збышек заботливо ввёл Стефана, согнутого как надломленная лилия и до сих пор стонущего, правда, теперь уже значительно более внятно и весьма странно.
— Что я сделал… — бормотал он в глубочайшем отчаянии. — Что я сделал…
— Сошёл с ума? — спросила Алиция с удивлением. — Что он говорит?
Збышек осторожно посадил Стефана на стул, а потом потряс его, как мешок с картошкой.
— Опомнись, Стефан, что ты говоришь? Ты его убил или что?
— Что я сделал…
— Прошу прощения, что все это значит? — спросил взволнованный Казик, входя в комнату. — Что, этот Столярек действительно мёртв или это какие-то глупые шутки?
Как видно, моя реакция на это происшествие не была такой уж оригинальной. Сразу после Казика вошла Анка с выражением удивления и испуга на лице и сразу обратилась ко мне:
— Слушай, я ничего не понимаю, ты знала о том, что его кто-то задушит? Откуда ты знала?
Збышек внезапно оторвался от стонущего Стефана.
— Теперь вы видите, к чему приводят идиотские шутки, — буркнул он мне с гневом. Казик задом двигался к своему столу, приглядываясь ко мне, гораздо более заинтригованный. Алиция рылась в сумочке в поисках сигарет, не спуская с меня взгляда. Моника, которая до этого сидела, опершись локтями о стол и глядя в окно, теперь повернулась на вращающемся кресле и также смотрела на меня со странным выражением ужаса, интереса, удивления, перемешанных вместе. Лешек, с ногами, вытянутыми на середину комнаты, приглядывался ко мне с выражением ядовитого удовлетворения. По-видимому, в целом свете дня них не было ничего более интересного для разглядывания, нежели моя особа.
Я подумала, что, если бы кто-то даже постарался выдумать более глупую ситуацию, ему вряд ли бы это удалось. И что я немедленно должна сказать что-то, иначе у них глаза повыскакивают из орбит.
— Что вы уставились? — буркнула я неохотно. — Первый раз в жизни меня видите? Если вам кажется, что я дам впутать себя в это дело, то вы совершаете роковую ошибку.
Это наконец вырвало их из состояния созерцания.
— Хорошо, но откуда ты знала?.. — упиралась Анка.
— Оттуда, что в последнее время у меня появился талант ясновидения! Идиотка, откуда я могла знать?!
Моника с глубоким вздохом отвернулась обратно к окну, а Казик добрался наконец до своего стола.
— Знаете, это ужасно, — сказал он обеспокоенно, вынимая из ящика бутерброд с вырезкой. — Как только я начинаю нервничать, обязательно должен поесть…
— Где достал вырезку? — вырвалось у Алиции с неожиданным интересом.
— Не знаю, — ответил Казик невнятно, поедая этот бутерброд так, как будто целую неделю у него во рту не было ни крошки. Он стоял напротив Стефана и приглядывался к нему с нескрываемым интересом, похоже, что он собирался что-то сказать, но был не в состоянии оторваться от еды. Стоял, смотрел и жадно ел.
Покойник в конференц-зале представлял собой не самое привлекательное зрелище, поэтому все поочерёдно выбирались оттуда и входили в ближайшие двери, то есть в центральную комнату. Через несколько минут весь персонал был в комплекте. После первых вспышек энергии всех охватило оцепенение, тем более что только теперь все начали понимать, что смерть Тадеуша не чья-то идиотская шутка, а весьма печальный факт. Если бы эта смерть наступила совершенно неожиданно, она, скорее всего, вызвала бы меньшее удивление, нежели предвосхищенная моими предсказаниями. Почему-то никто не мог осознать это преобразование фантазии в реальность.
— Почему он так ест? — шёпотом спросила меня Данка, недоверчиво глядя на Казика, который, покончив со своей булкой, немедленно начал поедать завтрак Алиции.
— Атавизм, — ответила я без раздумья. — Его предки были людоеды. И вот он увидел покойника и сразу захотел есть.
Данка посмотрела с испугом и отвращением на меня, с ужасом на Казика, позеленела и внезапно выбежала из комнаты.
— Ну и что, — бессмысленно сказал Веслав, бледный и потрясённый, но заинтересованный ситуацией. — Действительно, что теперь?
— Это страшно, — расстроенно простонала Иоанна, падая на стул и все ещё плача. — Это страшно, я не могу в это поверить!
— Не можете и не верьте, — буркнул неохотно Анджей. — Может, это его воскресит…
В комнату вошёл Витек с таким выражением лица, как будто у него было воспаление надкостницы. Он болезненно посмотрел на нас и спросил тихо и глупо:
— Кто это сделал?
— Не я! — категорично заявил Лешек, потому что, задавая вопрос, Витек смотрел именно на него. Витек скривился ещё сильней и посмотрел на меня.