Подпасок с огурцом

Человек в штатском, но с военной выправкой диктует машинистке:

— Абзац. При таможенном досмотре сотрудник Алымов счел нужным произвести рентгеноскопическую проверку картины под названием «Подпасок с огурцом» кисти неизвестного художника начала века, которая находилась в багаже вышеупомянутого иностранного туриста. Точка. Абзац.

Рентгеновский снимок показал, что под картиной — кавычки — Подпасок с огурцом — кавычки — скрыта другая картина более

Принимая во внимание, что на картину «Подпасок с огурцом» предъявлен документ о приобретении ее в комиссионном магазине восемь дней назад, а также то, что попытка незаконного вывоза не состоялась и имела единичный характер, считать нецелесообразным возбуждение уголовного дела о контрабанде. Абзац.

Все материалы передать для дальнейшего рассмотрения в Главное управление внутренних дел Исполкома Мосгорсовета.

И вот «Подпасок» и рентгеновские снимки перекочевали в кабинет Томина. Здесь же искусствовед Обнорский, знаток и энтузиаст своего дела.

Томин с любопытством разглядывает стоящую на стуле картину, которая изображает паренька в лаптях, сидящего на пеньке с ломтем хлеба и огурцом в руках. На заднем плане пасется стадо коров. Томин ловит себя на том, что запоминает их расположение, и встряхивается:

— Первый раз в моей практике приходится заниматься картиной. Да еще двухслойной!

Обнорский подносит рентгеновский снимок к окну и показывает Томину на просвет. Из-под фигуры деревенского оборвыша проступают контуры другого изображения.

— «Инфанта с яблоком»! — благоговейно произносит искусствовед.

— И вы ручаетесь, что это действительно семнадцатый век и действительно подлинник?

— Ручаться не ручаюсь, инспектор, потому что картина записана. Чтобы убедиться окончательно, надо «Инфанту» раскрыть, то есть удалить отсюда этого чумазого отрока.

— И уничтожить следы преступления? Если налицо преступление.

— Понимаю-понимаю. Я произвел лишь маленькую расчистку — вот, на месте подписи. Подпись сомнений не вызывает. Перед нами Веласкес!

Обнорскому очень хочется, чтобы Томин полюбовался подписью великого художника. Томин наклонился, посмотрел… Но что может сказать ему эта вязь латинских букв?

— Разве подпись нельзя подделать? — скептически спрашивает он.

— Сколько угодно! Но бессмысленно, если картина не отвечает имени. Есть множество холстов без подписи, однако мы с уверенностью определяем художника. Не подпись создает шедевр!

— Иностранцу могли всучить фальшивку.

— Я не убежден, что иностранцы сплошь умны и эрудированы. Но надо иметь необъятный карман и вот столечко рассудка, чтобы покупать Веласкеса, в котором ничего не смыслишь!

— Сочетание тугого кармана и тощего интеллекта в природе известно, — усмехается Томин. — Обозначается научным термином «богатый дурак»… Кстати, что толкнуло таможенника проверить картину?

Обнорский смеется:

— Полагаете, его поразил глупый вид иностранца?

— А почему нет? Ладно, вернемся к нашим коровам, — он оборачивается к «Подпаску». — И все же допустим, что под ним не оригинал.

— Давайте допустим.

— По части надуть интуриста есть гениальные умельцы! А может, он сознательно приобрел копию? Добротную копию, с которой сам собирался кого-то надуть. А?

— Копию легче вывезти откровенно, — терпеливо объясняет Обнорский. — Конечно, авторская копия или вариант картины имеют огромную ценность и вывозу не подлежат. Но здесь ни то, ни другое.

— Почему?

— Веласкес написал «Инфанту» незадолго до смерти. Он физически не успел бы ее повторить… Когда-то давненько я видел ее в Москве у Таланова. Дивное полотно! В пятидесятых годах, к сожалению, перекочевало в провинцию.

— Да, я навел справки. Таланов уехал на родину и там умер. А коллекцию завещал краеведческому музею.

— Вот как?! Но в таком случае… что же произошло с «Инфантой» дальше?!

— Ничего. Ни-че-го! По сведениям Управления культуры, тихо-мирно висит на своем месте в музее.

Обнорский ошеломленно смотрит на Томина, понимая теперь, чем вызвана его дотошность и недоверчивость.

— Невероятно!.. Нет, поистине невероятно!.. — бормочет он.

Редко доводится Томину посиживать в кабинете. Но еще реже вырывается он из Москвы. Так что с удовольствием шагает по улицам заштатного городка. Цель — краеведческий музей в бывшем купеческом особняке.

Город древний, особняков хватило и райкому, и райсовету, и множеству управлений с неудобочитаемыми вывесками, и милиции. Прочие дома и домишки печально ветшают, но остаются живописными и после столичных коробок ласкают взор.

Встреча с директором Пчелкиным, заурядным мужчиной средних лет, происходит в главном зале музея. Стены увешаны картинами. Бархатным канатом отделен уголок с мраморным столиком и старинными креслами.

Возвращая Томину его удостоверение, директор замечает:

— Здесь вы помоложе… Присаживайтесь, — и отцепляет канат.

— На музейную мебель?

— Что ей сделается?

Оба садятся.

— Я к вам насчет «Подпаска с огурцом», — пускает Томин пробный шар.

— Насчет кого? — изумляется Пчелкин.

— Так называется картина.

— Первый раз слышу. Чья она?

— Автор, к сожалению, неизвестен.

— Хм… А чем же этот подпасок интересен для угрозыска, кроме, простите, огурца? — острит директор.

— Парнишка замешан в темных махинациях… У вас там не Веласкес?

— Он самый! — гордо подтверждает Пчелкин. — «Инфанта», то бишь испанская принцесса. Я, если честно, в живописи не ахти, но тут явно чувствуется классика, верно?