Подсказка из прошлого

Когда я, послав гордость к черту, позвонила Андрею, его уже не было в этом мире. Знать я тогда этого не могла, поэтому, выслушав серию гудков, отбросила мобильный в сторону и поспешно оделась, решив прогуляться.

Почему Андрей не взял трубку? Не захотел со мной разговаривать? Или не смог? Если не смог, перезвонит. Я зашагала по Малой Бронной к Патриаршим прудам. Сделав пару кругов и ошалев от выпивающей молодежи на скамейках, я вернулась к отелю «Марко Поло» и уселась в баре на улице. Здесь было тихо, уютно, дорого. Так, как я привыкла. Я заказала «Джонни Уокера» и подумала, что Андрей обязательно перезвонит, и я извинюсь за то,

что отменила встречу. Не успела я сделать и глоточка, как увидела идущего по улице отца. Тут же захотелось, как маленькой спрятаться под стол, чтобы избежать нотаций, что я сижу в баре и выпиваю в одиночестве. Стоп! Я же большая девочка. Сорокалетняя. И я уже изменилась и решила, что больше никогда не попаду под его влияние. Решить одно, сделать другое. На всякий случай я немного наклонилась к вазону с цветами, чтобы меня не было заметно с улицы. Не хотелось снова выслушивать, что Андрей, в которого я втрескалась по уши, всего лишь охмуривший меня негодяй. Уверенной походкой отец прошагал в холл отеля. Я сделала большой глоток виски и попыталась расслабиться.

Проснувшись утром — спала я после «Уокера» неплохо — снова набрала номер Андрея. Вот не такой он человек, чтобы обидеться настолько, чтобы не отвечать на звонки. Длинные гудки. Уже окончательно запаниковав, позвонила на домашний и узнала от бабы Насти, что Андрея застрелили во время дежурства. Я мгновенно ощутила свою вину, несмотря на то, что была далеко от места происшествия. Но именно в этот вечер я не захотела с ним встретиться, и он вышел на замену другого сторожа. Ненавижу себя за то, что никакой причины не встречаться не было. Просто утром приехал отец, и все как-то помимо моей воли пошло наперекосяк, словно то, что я думала, чему научилась, оказалось лишь моими домыслами. Знакомый пронзительный взгляд отца вновь превратил взрослую женщину в маленькую послушную девочку, которая вместо запланированной встречи с Андреем пошла с отцом в ресторан. Выслушав прерываемый всхлипываниями рассказ бабы Насти, я зарылась в подушку. Воспоминания накатывали так же быстро, как слезы.

Я оказалась в Москве, чтобы решить вопрос о наследовании принадлежащего еще до революции нашей семье старинного особняка. Гостиница «Марко Поло», в которой мне забронировали номер, оказалась неподалеку. Наскоро приняв душ и переодевшись, я поспешила на улицу. Мне не терпелось увидеть Москву. Город, о котором я столько слышала, читала и в котором родилась и жила в молодости моя обожаемая, так рано ушедшая из жизни мама. Мне казалось, что я всю свою жизнь стремилась сюда, но стоило мне только заикнуться о поездке, как отец находил десятки предлогов, чтобы ее отложить. И вот, наконец, судьба смилостивилась надо мной. У него было назначено слишком много встреч, чтобы поехать самому.

Улица показалась мне смутно знакомой, словно я когда-то здесь бывала. Я непроизвольно ускорила шаг, чувствуя стеснение в груди. Через пару минут застыла перед старинным особняком. Мне показалось, что я уже видела этот дом с узкими окнами и цветными витражами. Я обошла его и оказалась возле парадного входа. И тут началось. Словно провалившись в прошлое, я совершенно ясно услышала стук колес невидимого экипажа и шуршание складок своего длинного платья. Мужчина с бородкой помог мне выйти. Рука об руку мы поднялись по каменным ступеням.

Да что же это такое?! Просто какая-то мистика. Неожиданно мой взгляд уперся в табличку, которую я до сих пор не заметила. «Дом-музей писателя Александра Конькова». Не может быть! Тот самый дом, из-за которого я приехала. Наследство, из-за которого разгорелись споры. Я огляделась. Через дорогу от меня на площади гордо устремлялся в голубое небо одноглавый храм. Ощущение того, что я здесь была, усилилось. Я почти бегом побежала к церкви и схватилась за тяжелую ручку. Дверь поддалась, и я вошла в полутемный заполненный цветами холл. Только потом я поняла, что нарушила все приличия. Мало того, что я была в брюках, так еще и без платка. Но даже если кто и смотрел на меня с неодобрением, мне было все равно. Какие-то неясные образы роились в моей голове, которые я пыталась ухватить, но у меня ничего не получалось. Ноги поднесли меня к иконе Богоматери, и мои губы послушно зашевелились. Поймав себя на этом, я вновь испытала потрясение. Я не верила в Бога и не знала слов молитвы «Отче наш». Тем более на русском языке. Я наблюдала за собой словно со стороны, и моя рука, отдельно действующая от меня, привычно перекрестилась.

Я поймала себя на том, что почувствовала слезы на щеках. Не помню, когда я плакала последний раз. Что-то происходило со мной. Но все это уже было, было когда-то.

— Мы закрываемся, — услышала я голос и открыла глаза.

Передо мной старушка в платочке. Захваченная в плен новыми ощущениями, я не слышала ее шагов. В выцветших голубых глазах светились доброта и понимание. Я почувствовала, что она верит в Бога. Верит по-настоящему.

— Приходи завтра с утра на службу, — тихо сказала она. — А потом на исповедь. Покаешься, легче будет. Только не ешь ничего с утра.

Я молча кивнула, зная, что приду сюда еще не раз. Вышла на улицу и снова направилась к особняку, пытаясь разобраться, что же со мной происходит. Зазвонивший телефон вернул меня в реальность.

— Элоиза, ты уже на месте? — услышала я голос отца. Связь была такой хорошей, словно он говорил не из Парижа, а находился на соседней улице. — Как долетела? Как гостиница? Тебя поселили в том люксе, который я заказывал? — не слушая моих ответов, он как обычно забрасывал меня вопросами, на которые сам и отвечал. Такая форма общения сложилась еще с детства.

— Да, все хорошо.

— Хотелось бы мне знать, что там может быть хорошего, в этой Москве? — проворчал он. — Номер хотя бы чистый? А то у русских никакого сервиса.

— Да, конечно.

Ненависть моего отца к России меня поражала. Мой дед, Петушинский Федор Васильевич, умер, когда отцу было десять лет, и его воспитанием занимался дядя, Петушинский Сергей Федорович, который до конца своей жизни сохранил обиду на Степана, не мог понять, как младший брат осмелился пойти против семьи и всем сердцем принять революцию.

— Завтра позвони адвокату и постарайся прижать этого подлеца к ногтю. У него нет никаких прав.

— Да, хорошо.

— И будь, пожалуйста, твердой. Ты вечно мямлишь. В конце концов, ты моя дочь. Единственная наследница нашей империи. Помни об этом.

Отец бросил трубку, а я, не дождавшись зеленого сигнала, перешла дорогу. Прошлое исчезло. Я снова была Элоизой, знавшей французский лучше своего родного языка. Зато закончилось раздвоение. Отцу, как всегда, удалось вернуть меня с небес на землю, вновь напомнив, какое я ничтожество.

Я подошла к особняку и стала изучать табличку. Музей писателя Александра Конькова. Часы работы. Конечно, музей давно закрылся, если, вообще работал. Неожиданно к ограде с той стороны подошел молодой человек. Наверно, он стоял где-то поблизости, судя по тому, что его сигарета оказалась почти выкурена.

— Здравствуйте, — молодой человек улыбнулся. — Я заметил вас, когда вы подходили сюда еще первый раз. — я удивилась, не зная, как реагировать на то, что за моим странным поведением кто-то наблюдал. — Куда вы потом пошли?