Подумай дважды

Чайка София

Вероника хотела приподняться, но Бритт силой заставил ее лечь.

— Думаешь, я специально? Забеременела.

— Ника, успокойся. Тебе нельзя волноваться.

— Значит, все-таки, думаешь.

— Нет, я так не считаю. Ты забыла? Мы делали это вместе, и я отвечал за безопасность.

Вероника еще некоторое время плакала, всхлипывая и причитая. Егор преимущественно молчал, чувствуя себя медведем, попавшим в капкан. Он также понимал, что не это теперь главное, а ребенок, который растет в

животе этой женщины. Его ребенок.

— Знаешь, я рада, что беременна от тебя. Я хочу это дитя. Наше дитя. А ты?

Что он мог сказать? Бритт не планировал всего этого, но раз уж так случилось…

— Я позабочусь о тебе и о ребенке.

Егор вышел из палаты, но Сима не могла сдвинуться с места. Он подошел к ней и взял за руки. Пока он смотрел в пол, подыскивая слова, Серафима почти не дышала, но и первой разговор не начинала.

— Серафима…

Его выглядел так, словно слова застревали у него в горле.

— Как она?

— Бледная, расстроенная.

Сима смотрела на его измученное лицо и понимала, что ничем не может помочь.

— Не переживай так сильно, Бритт. Все наладится.

— Да. Наверное. Она не планировала беременность. Это я виноват. Что толку в этих презервативах, если они ничего не гарантируют?

— Ни один из способов защиты не дает полной гарантии.

Сима хотела добавить, что если бы женщины не хотела забеременеть, она бы ко всему прочему пила противозачаточные таблетки, но передумала. Теперь это не имело значения.

Егор неожиданно обнял ее и прижал к себе. Наверное, стоило отстраниться, чтобы не давать повода к сплетням, но Сима не смогла. Возможно, это случилось в последний раз, и Сима позволила себе эту слабость — чувствовать его близко еще какое-то время.

— Сима, я знаю, сейчас не время, но… — Егор взял в руки ее лицо и прошептал, глядя в глаза: — Я люблю тебя.

Эти слова стали последней каплей в чаше ее терпения.

— Зачем… — Сима судорожно вдохнула и продолжила, — Зачем ты сказал это? Все и так сложно!

— А когда? Я и так молчал слишком долго. — Он поцеловал ее, отчаянно и жадно. — Скажи только слово и я…

— Оставишь ее?

Бритт закрыл глаза. Его лицо исказилось, словно от боли.

— Не совсем. Не сразу. Все не так просто. Я рос без отца, и знаю, что это такое.

Сима заставила себя сдержаться. Хоть сердце ныло, но она все же сказала:

— Тогда, чего ты хочешь от меня? Чтобы я сказала: брось ее? Оставь эту женщину и женись на мне? А через какое-то время ты возненавидишь меня за это? Или ты хочешь, чтобы я тебя отпустила?

— Сима, не делай этого с нами. Попытайся меня понять.

К ним подошел Маркитан и угрюмо высказался:

— Егор, имей совесть. За стеной лежит женщина,

беременная твоим ребенком.

— Уйди, Виктор. Не мешай нам.

Маркитан покачал головой, но отошел в сторону.

Она смотрела в любимое лицо, и видела, что Бритт по-настоящему страдает, но все равно сказала то, что считала нужным.

— Егор, в этот раз решать придется тебе. Подумай хорошенько, чтобы потом не жалеть.

Ей хотелось коснуться его еще хоть бы разочек, но она повернулась и направилась к лифту. Ноги Симы подгибались, но она шла, расправив плечи.

Во всяком случае, до такси ей хватит на это сил.

Глава 15

— Сим, может сходишь к психологу? У тебя же есть знакомая. Забыла, как ее зовут.

Сима всхлипнула, вытерла ладонью набежавшие слезы и пробормотала:

— Аморина.

— Какая у тебя, все-таки, удивительная память. Я ничего не могу запомнить. Все записываю. Шпаргалки валяются по всей сумке. Придется завести секретаря. Как думаешь, Феликс променяет тебя на меня?

— Спроси у него. Я разрешаю. Знаешь, некоторые вещи хочется забыть.

Лора погладила ее по голове, как маленькую девочку.

Сима приехала к ней домой прямо из больницы. Счастье, что подруга оказалась дома. Серафима бросилась ей на шею и, рыдая, рассказала о беременности Измайловой, признании Егора, собственных чувствах. Серафима говорила и говорила, запинаясь и глотая слезы, а они лились потоком, как из неисправного крана. Она и чувствовала себя такой — сломанной и разбитой, но окончательно не сломленной. Сима не могла себе этого позволить. Она нуждалась в передышке, чтобы прийти в себя и показаться перед дочерью если не в благодушном, то хотя бы в спокойном состоянии.

Лора отвела ее в комнату и усадила на диван, умудрилась прижать высокую подругу к груди. Так они и сидели некоторое время — рядышком, обнявшись, как в юности. Только сегодня не Лора изливала душу неизменно уравновешенной Симе. Наоборот, взбалмошная и хронически несобранная художница стала для Серафимы жилеткой для слез.

— Нет, лучше помнить. Представь, когда-то, через много-много лет, мы с тобой станем старыми перечницами… — Из горла Симы вырвался смешок. — Уже смеешься?

— Это случайность. — Пробормотала она, шмыгая носом. — Вырвалось. Просто не хочу становиться перечницей.

— Ну, ты, вероятнее всего, и не станешь, но я — так точно. Не перебивай меня. Я и сама собьюсь. Ты же знаешь, мои логические цепочки обычно слишком запутанные. Так вот, ты придешь ко мне в гости, мы сядем на лавочку во дворе…

— Почему я к тебе? Может, ты ко мне?

— Возле твоего особняка нет «старушечьих» лавочек.

— Понятно.