Подвенечное сари. Русские девушки в объятиях Болливуда
Шрифт:
Записки сумасшедшей
Сейчас мне уже трудно вспомнить до мелочей то свое эмоциональное состояние. Помню лишь, что волновалась тогда страшно – ну еще бы, не так-то просто изменить всю свою жизнь!
Запись в дневнике того периода.
Похоже, я действительно схожу с ума… Нервничаю, извожусь и вообще маюсь дурью, как, пожалуй, все влюбленные девушки, которые собираются замуж… Трясет от самых противоречивых чувств: от безумной радости и эйфории до жуткого страха перед неизвестностью… То смеюсь, то плачу как форменная идиотка…
Мне казалось, самое страшное, что меня ожидает, – это разговор с мамой. А разговор, надо сказать, был очень, очень серьезным…
Правда, в дальнейшем у нас с ней все же возникло некоторое недопонимание. Дело в том, что Дашка в своем благородном порыве облегчить мне задачу настолько приукрасила действительность, что мама пребывала в полной уверенности, что мой жених – писаный красавец (Митхун Чакроборти сдох бы от зависти), миллиардер, у которого в Агре шикарный многоэтажный особняк, ничем не уступающий знаменитому Тадж-Махалу. Иными словами, мама настроилась на то, что ее ненаглядная кровиночка собралась замуж за самого завидного жениха планеты. Когда же выяснилось, что мой Санни – никакой не богач, а обыкновенный бизнесмен среднего достатка, живущий в простой двухкомнатной квартирке с ванной, кухней и балконом, и уж вовсе не «танцор диско» по внешности, а вполне даже обычный парень, то у мамы возникли серьезные сомнения в здравости моего рассудка.
– Что, что ты в нем нашла?! – восклицала она трагически, меча в меня скорбные взгляды. – Что тебе, русских парней мало?! Замуж она собралась, понимаешь! После нескольких дней знакомства! А ты, случайно, не беременна?!
Я начинала возмущенно доказывать ей, что брак с иностранцем – вполне естественное явление, особенно в наши дни, и ничего тут нет ужасного. В качества примера я приводила имена двух своих подруг детства: Анька замужем за французом, а Наташа – за немцем, живут за границей очень счастливо, возвращаться не собираются…
– Так то – Европа! – патетически восклицала мама, воздевая руки. – А Индия-то, Индия?! Кто по собственной доброй воле поедет жить в Индию?..
Этого я не знала. Среди моих знакомых не было девушек, которые имели бы опыт индийского брака. Мне пришлось полазить в Интернете и отыскать пару форумов, на которых общались друг с другом русские девчонки – жены и невесты индийцев. Поверьте, НАС оказалось так много! Душа моя немного успокоилась. Я зарегистрировалась на этих форумах и стала активной участницей всех конференций. Чаще, конечно, я не вещала сама, а интересовалась у своих более опытных товарок – как там, вообще, в Индии житье-бытье? Народ охотно кинулся учить меня и давать советы. В основном все рекомендации сводились к следующему: мол, не обольщайся, это только в индийском кино влюбленные бегают по зеленым лужайкам и поют песни, а в жизни все гораздо сложнее – и в быту, и в отношениях с родственниками… Маме, понятное дело, обо всех перечисляемых трудностях я не рассказывала. И так хватало ее страхов и опасений…
Конечно, наговаривать почем зря не буду – в целом мама восприняла новость вполне благожелательно. Правда,
– Что я делаю, дура?! Отпускаю своего ребенка в Индию!!!
В такие моменты я старалась спрятать от нее подальше все собранные для замужества справки, ибо она в запале грозилась их порвать. Но потом гроза проходила, и солнышко вновь проглядывало сквозь тучи. Мама обнимала меня, и мы начинали с ней реветь вдвоем – уже от облегчения…
Ну так вот: как выяснилось, тот главный разговор был еще не самым ужасным событием. Основные сюрпризы начались потом. Мама и Дашка, несомненно, самые близкие люди в моей жизни, но оставались еще и другие родственники, которых мне тоже предстояло «обрадовать».
С дедушкой все прошло относительно гладко. Он меня, как я уже упоминала выше, «удобрил», только немного попереживал из-за того, что «Саня» может меня «оммануть». Впрочем, одна моя приятельница рассказывала, что ее бабуля чудила похлеще моего деда: она опасалась, что, как только внучка уедет к жениху в Индию, тот ее зарежет, почему-то непременно кухонным ножом, ни больше ни меньше!
Папа… Родители были в разводе вот уже десять лет. Все наше общение с отцом сводилось к эсэмэскам примерно раз в две недели:
«Привет, дочь. Как дела? Целую. Папа».
«Привет. У меня все хорошо. Как ты, как бабушка?»
«Все нормально. Скучаем по тебе».
Если я приезжала из Москвы домой на недельку-другую в отпуск, то мы встречались с отцом где-нибудь на нейтральной территории – у бабушки дома или у него в машине. Всякий раз, мучительно придумывая темы для разговора, мы не желали признаваться даже себе, что давно уже стали чужими друг другу…
Короче, собственно папина реакция, положа руку на сердце, меня не очень-то волновала… Однако к нему, хоть и стыдно признаться, у меня был вполне корыстный интерес: для выезда на постоянное место жительства за границу необходимо было нотариально заверенное согласие обоих родителей.
Воображение услужливо подкидывало мне самые разные варианты разговора с папой. От сцены из «Интердевочки» Кунина: героиня просит отца подтвердить у нотариуса, что он согласен на брак и не имеет к ней материальных претензий, на что отец, бросивший их с матерью много лет назад, поганенько ухмыляясь, заявляет, что материальные претензии он как раз имеет… До чего-то уж совсем нереального, в духе девятнадцатого века: папуля топочет ногами, потрясает в воздухе сжатыми кулаками и вопит с пеной у рта: «Только через мой труп! За нехристя замуж собралась! Нету моего родительского благословения! А подайте-ка мне этого хиндуса! Дуэль! Стреляться!»
На мое удивление, все прошло достаточно гладко. У папы, конечно, был шок – я и не ожидала, что он так расстроится… Однако подписать согласие у нотариуса согласился без проблем.
Бабушка по отцовской линии… С ней у нас всегда были странные отношения. С одной стороны, она меня ужасно раздражала. Бесило все в ней: и привычка сплетничать, и то, что она вечно жалуется на жизнь, и ее постоянные слезы по поводу и без…
Но больше всего меня убивали ее поэтические опыты. Дело в том, что на старости лет бабулька вдруг открыла в себе талант рифмоплетства (по крайней мере, она думала, что это талант). Она начала строчить стишки к каждой мало-мальски значимой дате: к дням рождения родных и знакомых, к годовщинам смерти… До сих пор с содроганием вспоминаю, какие вирши она слагала в мои дни рождения. Писалось все это на открытке, а затем неизменно зачитывалось вслух во время праздничного застолья при скоплении гостей (на этом настаивала сама поэтесса). Я была готова провалиться сквозь землю от неловкости за нее; мне казалось, что все мои друзья ржут исподтишка и крутят пальцем у виска. Бабушка с пафосом читала что-нибудь вроде: