Подвиги бригадира Жерара. Приключения бригадира Жерара (сборник)
Шрифт:
Вы спросите, почему я в течение всего этого времени ничего не сказал о том, что лежало на сердце тяжелым грузом. Говоря по правде, я пытался завязать разговор с Сультом и Лобо, но оба были настолько погружены в раздумья о случившейся катастрофе, а их головы были так забиты насущными проблемами, что мне не удалось объяснить важность своего сообщения. Кроме того, в течение продолжительного побега мы были окружены толпами убегающих французов. Как бы ни были деморализованы солдаты, они смогли бы защитить нас от нападения девяти человек. Но сейчас, ранним утром, когда мы стояли вокруг кареты императора, я с беспокойством заметил, что ни одного французского солдата не было видно
По обе стороны дороги расстилались поля. С одной стороны желтела пшеница, с другой – зеленела трава, которую омывали воды Самбры. К югу от нас поднималась невысокая гряда, через которую вилась дорога во Францию. По этой дороге и мчался небольшой кавалерийский отряд. Граф Штейн подчинился приказу, обогнул отступающие войска, вырвался далеко вперед и теперь скакал нам навстречу. С той стороны мы никак не ожидали появления неприятеля. Когда я увидел графа, он находился на расстоянии полумили от нас.
– Сир! – воскликнул я. – Пруссаки!
Все вскочили и стали вглядываться вдаль. Император прервал молчание.
– Кто сказал, что это пруссаки?
– Я, сир, полковник Этьен Жерар.
Неприятные новости всегда заставляли императора изливать злость на человека, их принесшего. Вот и сейчас император стал бранить меня. Обычно неуловимый корсиканский акцент становился заметным, когда император терял контроль над собой.
– Вы всегда были шутом! – воскликнул он. – Каким нужно быть олухом, чтобы принять этих людей за пруссаков! Как пруссаки могут появиться на дороге, ведущей из Франции? Вы потеряли в дороге остатки здравого смысла.
Его слова ранили меня, как удар кнутом. Тем не менее по отношению к императору мы все испытывали те же чувства, что и пес к своему хозяину. Боль вскоре забудется, грубость будет прощена. Я не стал спорить и оправдываться. С первого взгляда я увидел белые чулки на ногах у передней лошади. Я хорошо знал, что на ней сидит граф Штейн. На секунду всадники остановились и внимательно осмотрели нас, а затем с триумфальным криком пришпорили лошадей и помчались галопом вниз по склону. Пруссаки поняли, что добыча – в их руках. Когда они приблизились, все сомнения исчезли.
– Ради всего святого, сир, это действительно пруссаки! – воскликнул Сульт.
Лобо и Бертран бегали вдоль дороги, как испуганные зайцы. Егерь-сержант с проклятьями вытянул из ножен саблю. Возница и лакей закричали и стали в отчаянии заламывать руки. Наполеон стоял с помертвевшим лицом в шаге от кареты. Но я, я, друзья мои, вел себя превосходно. Какими еще словами описать мое поведение в этот величайший миг? Я оставался хладнокровным, сохранил ясность рассудка и способность действовать здраво. Он назвал меня олухом и шутом. Как быстро и благородно я отомстил ему! Когда он сам потерял голову, помог ему не кто иной, как Этьен Жерар.
Драться было бы абсурдно, бежать – бессмысленно. Император был грузным и устал до смерти. Даже в лучшие времена он не был хорошим наездником. Как он сможет убежать от таких всадников? Кроме того, среди наших преследователей находился лучший наездник прусской армии. Но ведь я был лучшим наездником Франции. Я и только я мог соперничать с ними. Если они погонятся за мной вместо императора, то все еще можно будет исправить. Вот такие мысли пронеслись у меня в голове. За один миг я пришел от начальной идеи к окончательному выводу. Следующее мгновение застало меня в движении от окончательного вывода к решительным действиям. Я подбежал к императору, который в испуге спрятался от врагов за каретой.
– Ваш плащ, сир! Вашу шляпу! – закричал я и стянул с него одежду.
Никогда еще императору не приходилось терпеть подобное обращение. Я натянул на себя его одежду и втолкнул императора в карету. Затем вскочил на знаменитого белого араба и поскакал по дороге.
Вы наверняка уже догадались, в чем заключался мой план, но, должно быть, теряетесь в догадках: как это я надеялся, что обман сойдет с рук, а враги примут меня за императора? Вы и сейчас видите мою фигуру. Что касается императора, то он никогда не выглядел красавцем: коренастый, невысокого роста. Но рост человека незаметен, когда он в седле. Мне оставалось лишь вскочить на лошадь и изображать из себя не наездника, а мешок с мукой. Я нахлобучил на голову шляпу императора и набросил на плечи его серый плащ с серебряной звездой, которая известна в Европе даже ребенку. Подо мной перебирал ногами знаменитый скакун императора. Этого было достаточно.
Тем временем пруссаки приблизились на расстояние двух сотен ярдов. Я всплеснул руками, изображая ужас и отчаяние, и заставил лошадь перепрыгнуть насыпь, которая окаймляла дорогу. Вопль торжества и яростной ненависти вырвался из глоток пруссаков. Это был вой волков, которые учуяли запах добычи. Я пришпорил коня и помчался по лугу. Обернувшись, я увидел, что восемь всадников скачут вдогонку один за другим. Один из преследователей отстал. Вдали раздавались крики и шум борьбы. Я вспомнил старого сержанта и понял, что количество врагов сократилось на одного человека. Дорога была расчищена, а император волен продолжать свой путь.
Но сейчас мне следовало подумать о себе. Стоит пруссакам поймать меня, они не станут церемониться. Если мне суждено потерять свою жизнь, то следует продать ее подороже. Но надежда на то, что я смогу оторваться от преследователей, не оставляла меня. Имей я дело с обычными наездниками на обычных лошадях, ускользнуть от них не составило бы труда. Сейчас же за мной гнались превосходные всадники на превосходных лошадях. Конь подо мной был не хуже, но несчастное создание выбилось из сил после длительной ночной скачки. К тому же император был не из тех людей, которые умеют управляться с лошадьми. Он совсем не думал о них и безжалостно рвал поводья. С другой стороны, Штейн и его люди проскакали не меньше нашего. Таким образом, гонка была честной.
Я действовал под влиянием молниеносного импульса и не подумал о собственной безопасности. Если бы я ставил свою безопасность на первое место, то поскакал бы по дороге назад. Там я обязательно встретил бы своих товарищей. Но, когда эта мысль пришла мне в голову, я находился в миле от дороги посреди чистого поля. Оглянувшись, я увидел, что пруссаки растянулись в длинную линию, отсекая меня таким образом от Шарлеруа. Я не мог повернуть назад, зато мог скакать на север. Я знал, что вся страна заполнена нашими отступающими войсками и что рано или поздно я наткнусь на кого-то из них.